Тери Терри - Обречённая [litres]

Краем глаза я замечаю движение – в отражении мелькнул человек. Мужчина. Он торопливо отступает и отворачивается.

Он появляется всего на мгновение и тут же скрывается, будто поняв, что его заметили. Хоть расстояние и большое, но я уверена, что разглядела верно.

Это Коулсон.

Я заперлась в своей комнате. Кажется, прячусь.

Не могу выносить, что люди смотрят на меня со смесью сочувствия и неуверенного желания поступить правильно, а потом отступают с облегчением от выполненного долга. А еще в их глазах прячется страх, как будто случившееся со мной заразно и может перейти на другие семьи, но они избегают таких мыслей.

А я ни о чем другом не могу думать.

Я без конца перечитываю мамины письма, будто эта пара листиков бумаги, которые она когда-то держала в руках, могут рассказать о ней все. Долгие годы я считала себя брошенной и гнала прочь всякие мысли о маме. Теперь, узнав правду, я болезненно выуживаю из памяти все, что ее касается, но от времени и настойчивого забывания много стерлось и выцвело. Образ мамы никак не складывается.

Если я хочу узнать о ней все возможное и открыть ее с другой стороны, то стоит обратиться к оставшимся письмам. Тем, что она писала папе, и тем, что папа писал ей.

С одной стороны, мне хочется их прочитать, но, с другой стороны, я не могу себя пересилить. Стоит серьезно задуматься о папе, как приходят боль и злость. Я хочу горевать о маме и не хочу скорбеть об отце, который ее отнял.

Правильно ли это? Не знаю. Теперь уже я не смогу спросить, почему они так со мной поступили, но сейчас меня переполняют именно такие чувства, хоть и несправедливо сердиться на отца, который только что умер и чье тело до сих пор не предали огню. Мне кажется, что я поступаю дурно, и из-за этого чувствую себя виноватой, но гадко поступила вовсе не я.

Только вот ему уже никогда не испытать этого чувства. И никакого вообще.

Я держу письма, которые мама написала отцу. Не могу открыть их и прочитать. Сейчас точно. И, возможно, никогда не смогу.

И я никогда не смогу простить того, что он сделал.

Я вытянулась на кровати и оглядела свою комнатку. Вот и все, что у меня теперь есть. Стены наступают, сжимаются, давят. Эта тесная коробка не отпускает меня, стискивает в объятиях.

Мне остается или с боем вырываться наружу, или сжаться в углу и кричать.

Я притворяюсь, будто разглядываю сумку, повернувшись спиной к Коулсону, чтобы скрыть от него изумление. Он что, ходит за мной по пятам даже в магазине?

Что же теперь делать? Мы с Лукасом знакомы и, наверное, можем встретиться, даже если Коулсон узнает.

А как же мама Лукаса? Они быстро выяснят, кто он такой, если уже не выяснили, и вряд ли обрадуются, что я встречаюсь с человеком из такой семьи. Нельзя ставить все под удар в самом начале. Подошла девушка-консультант и принялась расписывать достоинства сумки – ну еще бы, за такие деньги. Такое количество нулей и маму заставило бы засомневаться.

Я улыбнулась и протянула кредитку, про себя надеясь – хоть бы Лукас не прошел мимо, не увидел меня и не поздоровался.

Девушка упаковывает сумку в оберточную бумагу, а затем осторожно, даже с некоторым благоговением, кладет в специальный мешочек, а я мысленно ее поторапливаю. И тут замечаю Лукаса. Он стоит в дверях кафе и оглядывает столики – должно быть, поднялся с другой стороны по эскалатору.

«Только не оборачивайся».

Он будто услышал и скрылся в кафе. Продавец протянула мне чек, и я поспешила к эскалатору.

– Простите! Ваша сумка! – Я обернулась – сумка так и осталась на прилавке.

– О. Простите. Спасибо.

Я забрала ее и вернулась туда, где мы разошлись с Шарлиз и Рут. Коулсона теперь нигде не видно, но я уверена, что он по-прежнему следует за мной по пятам, просто не показывается.

Подруги все еще в примерочной с целой кучей платьев теперь уже для себя.

– Быстро ты, – удивилась Шарлиз.

Не знаю, как все объяснить, поэтому, покачав головой, рассказываю правду:

– Тот агент, который ехал с нами в машине, следит за мной. Я не пошла.

– Что? Правда? – ужасается Шарлиз. Подруги обмениваются взглядами.

– Ужасно, – говорит Рут. – Но какая разница, если даже он и увидит тебя с Лукасом?

Я возвела глаза к потолку и решила приукрасить:

– Мне можно встречаться с кем-то только с полного одобрения охраны, а я пока еще сомневаюсь.

– Черт возьми! – говорит Шарлиз. – Вы и правда как Ромео и Джульетта. – Она взглянула на Рут. – А что, если пригласить его к тебе на вечеринку?

Рут ухмыльнулась.

– Запросто.

– Шарлиз, напиши, пожалуйста, Лукасу, что я не приду. Не объясняй почему. И расскажи о вечеринке у Рут. Только напомни, что стиль одежды официальный.

Он точно найдет, в чем прийти, – приходил ведь на благотворительный вечер.

– Сделаю, – проворные пальчики Шарлиз порхают по экрану, наконец она поднимает взгляд. – Итак. Не хочешь еще раз примерить платье? Ведь тебя в нем увидит Ромео… в смысле Лукас.

Мы возвращаемся по все еще пустынным улицам, но, несмотря на присутствие военных – при взгляде на них меня пробирает дрожь на каждом пропускном пункте, – новые меры действительно позволяют чувствовать себя в большей безопасности. По дороге мы подвозим Рут и Шарлиз и наконец остаемся только втроем.

Почему он следит за мной? Может, теперь так положено для детей выдающихся политиков?

Или, скорее, положено для меня? Не охранять, а больше приглядывать, чтобы ничего не задумала.

Мы въезжаем во двор.

Водитель помогает мне выбраться из салона и забирает мои покупки. Коулсон уже тоже стоит рядом.

– Можно с вами поговорить? – спрашиваю я.

– Конечно.

– Отнесите это в мою комнату, пожалуйста, – прошу я водителя.

Он кивает и уносит сумки. Мы с Коулсоном остаемся наедине.

– Зачем вы следили за мной в магазине?

Вопрос его явно удивил, но затем он развеселился.

– Заметили меня? Теряю хватку.

– Зачем?

– Моя работа – защищать вас.

– От грабительских цен и карманников?

– От любой опасности, – лицо непроницаемое.

– Кстати, раз уж вы так пристально за мной следите, то наверняка сможете мне помочь.

– С чем?

– Мой телефон пропал.

– Неужели?

– Исчез в Чекерзе.

– Ясно.

– Что-нибудь знаете?

– Сожалею. Этот воришка от меня ускользнул.

Кажется, ему снова весело. Он точно знает, что случилось с моим телефоном. Может, сам его и взял? Наверняка. Но зачем? И почему не сказал?

– Больше я с вас глаз не спущу, – это что, предупреждение? – Что-то еще?

Я качаю головой, разворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице. Водитель уже отнес мои покупки и теперь остановился, чтобы придержать дверь. Она захлопнулась за спиной, и я глубоко вздохнула.