Нил Шустерман - Набат

И тут весь коридор залило светом. Внезапное сияние ослепило Моррисона, он сощурился. Открылась еще одна дверь. Из комнаты, в которой заливался будильник, выскочил су-шеф.

— Что здесь происходит?

Моррисон двинул его в грудь своим фирменным ударом, останавливающим сердце, но из-за того, что он смотрел только одним глазом, расстояние было рассчитано неточно. Пришлось нанести второй удар. Поскольку большинство тонистов удаляло наниты, запустить сердце снова было некому. Моррисон столкнул умирающего с пути и продолжил было погоню, но тут лампы погасли. Упала непроглядная темень. Отказываясь замедлить скорость, Моррисон рванулся вперед и налетел на каменную стену. Тупик? Нет. Глаза начали приспосабливаться, и он увидел, что коридор разветвляется влево и вправо. Но в какую сторону направился Набат?

За его спиной поднялась суматоха: комплекс проснулся, забегали охранники. Теперь все знали, что в Клойстерс ворвался враг. Моррисону надо пошевеливаться.

Куда же идти — налево или направо? Он выбрал налево. Пятьдесят процентов вероятности, что угадал. Бывало, ему выпадали шансы и похуже.

Грейсон слетел вниз по лестнице и толкнул дверь в гараж, где стоял десяток автомобилей.

— Грозовое Облако! — сказал он. — Я готов ехать. Открой дверь ближайшей машины!

— Открываю дверь, — сказало Облако. — Счастливого пути, Грейсон.

Дверца открылась. В салоне машины зажегся свет. Грейсон не имел ни малейшего намерения покинуть гараж; все, чего ему было надо, — это забраться в машину и заблокировать двери. Стекла автомобиля разбить было невозможно. Поликарбонатный кузов был пуленепробиваемым. Стоит только попасть внутрь, и Грейсон будет как черепаха в панцире — серпу до него не добраться, как ни старайся.

Грейсон бросился к дверце…

Но серп сзади рванул его за ногу. Грейсон упал в дюйме от спасения.

— Отличная попытка, — прохрипел серп. — У тебя почти получилось!

Грейсон принялся выкручиваться и изворачиваться. Он понимал: стоит только врагу ухватиться понадежней — и всё, конец. К счастью, его пижама из скользкого атласа не позволяла серпу удержать свою жертву.

— Одумайся, не делай этого! — крикнул Грейсон. — Как только ты меня выполешь, Грозовое Облако будет потеряно для человечества. Я единственное связующее звено!

Серп обхватил рукой шею Грейсона.

— А мне плевать!

Однако в голосе его прозвучала еле заметная неуверенность, и Грейсон понял — плевать-то ему плевать, да не совсем. Для Грейсона эта капля сомнения могла означать жизнь или смерть.

— Оно видит, что ты делаешь, — еле слышно просипел Грейсон — серп сдавил ему трахею. — Оно не может тебя остановить, не может нанести вред, но оно накажет всех, кто тебе дорог!

Давление на трахею чуть ослабло. Грозовое Облако никогда не стало бы мстить, но серп-то этого не знал. В конце концов — и, возможно, совсем скоро, через секунду или две — он поймет, что это блеф, но для Грейсона каждое выигранное мгновение было победой.

— У Облака на тебя великие планы! — продолжал он. — Оно хочет, чтобы ты стал Верховным Клинком.

— Да ты даже не знаешь, кто я такой!

— А если знаю?

— Врешь!

И внезапно в ухе Грейсона заиграла музыка. Песня смертного времени, которой он не знал, но понимал: она играет неспроста. Грозоблако было не в силах помочь, но оно могло дать ему инструмент, чтобы он помог себе сам.

— «Ты знаешь, это было бы нечестно!» — Грейсон повторял слова песни, не уверенный, что делает это правильно. — «Ты знаешь, что я был бы лжецом!»

Глаза серпа расширились. Это же «Зажги мой огонь» [12] Light My Fire — песня группы The Doors, солистом которой был Джим Моррисон. ! Он застыл, не веря ушам, как будто эти слова прозвучали магическим заклинанием.

И в этот момент охрана наводнила гараж и схватила серпа. Он ухитрился выполоть двоих голыми руками, но остальные опрокинули его и пригвоздили к полу.

Все было конечно. Серп Моррисон отдавал себе в этом отчет. Они убьют его, и единственным огнем, который загорится, будет тот, на котором сожгут его тело, чтобы его нельзя было оживить. Сегодня он умрет от рук тонистов. Более унизительной смерти и быть не может!

Может быть, это и хорошо, думал он. Лучше, чем предстать перед Годдардом после такого позорного провала.

И тут Набат выступил вперед.

— Остановитесь! — приказал он. — Не убивайте его.

— Но ваша звучность! — сказал мужчина с редеющими седыми волосами. Не охранник. Может, один из священников их странной религии. — Мы должны убить его, причем немедля. Это послужит уроком тем, кто попробует повторить его попытку.

— Если мы заберем его жизнь, начнется война, к которой мы пока не готовы.

Седой явственно рассердился.

— Ваша звучность, я настоятельно советую вам…

— Вас не спрашивают, курат Мендоса. Советы здесь раздаю я.

Затем Набат обратился к охранникам:

— Заприте серпа где-нибудь, пока я не решу, что с ним делать.

Курат еще раз попытался протестовать, но Набат не обратил на него внимания. Моррисона потащили прочь. Странно, но больше Набат с его атласной пижамой не казался смешным, как это было всего несколько мгновений назад. Он и впрямь походил теперь на святого.

— О чем ты только думал?!

Курат Мендоса метался по комнатам Набата, кипя от злости. Теперь около всех окон и дверей торчали охранники — как говорится, лучше поздно, чем никогда. Глупый мальчишка, думал Мендоса. Ведь предупреждали же: никуда не ходить в одиночку, тем более ночью! Сам виноват.

— И почему ты оставил его в живых? Если бы мы убили и сожгли этого серпа, это послужило бы предостережением для Годдарда!

— Да, — согласился Набат. — И предостережение гласило бы: тонисты стали слишком строптивыми, их надо уничтожить!

— Он и так хочет нас уничтожить!

— Хотеть и в действительности мобилизовать своих серпов на это дело — огромная разница, — возразил Набат. — Чем дольше мы удерживаем Годдарда ниже точки кипения, тем больше времени мы выиграем, чтобы подготовиться к борьбе с ним. Неужели это не понятно?

Мендоса скрестил руки на груди. Ему было ясно, что происходит.

— Ты трус! — заявил он Набату. — Ты просто боишься совершить по-настоящему храбрый поступок — например, убить серпа.

Набат подступил ближе к нему и расправил плечи.

— Если ты еще раз назовешь меня трусом, отправишься обратно в монастырь, и на этом твоя служба мне закончится!

— Ты не посмеешь!

— Охрана! — Набат махнул ближайшему стражнику. — Будьте добры, проводите курата в его комнату. Пусть до полудня посидит взаперти за неуважение ко мне.

Охранник без колебаний шагнул вперед и схватил курата, тем самым ясно давая понять, чьим приказам подчиняется охрана.