Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

— Вам больше делать нечего, ерундой занимаетесь?

— Это мы подкинули ему сценарий с инопланетянами, он сумел придумать объяснение правдоподобнее.

— Не слишком умное.

— Да какая разница, главное, что сам ее придумал, не опираясь на ложную память.

— Ты, наверное, гордишься своим другом?

— Да.

— У него и раньше с фантазией было все в порядке?

— Грех жаловаться.

— Кем он хотел стать?

— Не поверишь! Писателем.

— Как ты думаешь, у него есть талант?

— Конечно, перестанет считать себя инквизитором и такие тексты начнет выдавать — закачаетесь!

— Ну и ладно, — сказала Нина и тяжело вздохнула.

— Надо еще какую-нибудь эмоциональную встряску придумать, — сказал Горским, ему хотелось закрепить достигнутый успех.

— Обещаю, что завтра я ему устрою нервотрепку! А ты мне подыграешь.

Новые умонастроения, неожиданно появившиеся у Зимина, оказалось для него неприятным сюрпризом. Обилие внезапно возникших вопросов, которые так легко было принять за риторические, быстро утомило его. Очень уж навязчивыми и бессвязными они оказались. Но найти достойные ответы или отделаться от них ему не удавалось. Они как-то сразу стали очень важными для него. Будто бы они, сами по себе, оказались частью его сознания. Это было неприятно, но захватывающе. А кто сказал, что жизнь обязательно счастье и удача? Зимину показалось, что раньше, до того, как он отправился с Горским на поиски инопланетян, жить было проще. Но ему больше не хотелось, чтобы было просто.

На следующий день Зимин застукал свою названную подругу Нину Вернон во время довольно откровенной беседы с бухгалтером Чепаловым. Он проходил мимо и услышал из ее милых, созданных для поцелуев губ, неслабый текст о светлом будущем метареализма. Какой он хороший, какой он пригожий и как верно отражает субъективную составляющую объекта творчества — деталей Зимин, естественно, не запомнил, с чего бы ему запоминать всякий бред. Да и удивиться не успел, потому что собеседники сразу дали ему понять, что своим присутствием он помешал их высокоинтеллектуальной беседе. У Зимина от ярости моментально затекли руки. Он бы не удивился, если бы Нина заявила: «Стучать надо!». Какого дьявола! Встретились они в столовой при большом скоплении свободного от вахты народа. Что же теперь стучаться при входе в столовую?

Зимина не покидало ощущение, что все происходящее всего лишь дурацкая ошибка. Он не исключал, что должен был отнестись к поведению Нины мягче, равнодушнее. Ну, хочется ей поддерживать дружеские отношения с прочими работниками станции, что здесь дурного? Но его почему-то это задело. Он пытался убедить себя, что ничего странного или неправильного в увлечении Нины этим самым дурацким метареализмом нет. Подумаешь, метареализм! Нельзя человека подозревать по любому поводу, нужно спокойно разобраться, как, что, почему, c какой целью он заинтересовался тем-то и тем-то, а потом уже делать выводы. Воспользовавшись счастливой случайностью, Зимин украдкой прикрепил к воротничку комбинезона Нины миниатюрное подслушивающее устройство. Прибор все равно нуждался в тестировании, вот Зимин и решил совместить приятное с полезным: и прослушку опробовать, и в благонадежности подружки удостовериться.

На следующее утро Горский пригласил Зимина на плановую, как сначала показалось, проработку. Разница в служебном положении даже при новых обстоятельствах не позволяла считать их отношения дружескими. Горский называл их квазидружескими, поскольку они были теплы и основывались на взаимовыгодной целесообразности. Так составляют одно целое два альпиниста, волей судьбы определенных в связку. Естественно, что панибратство и попустительство между ними исключались. Но они были вынуждены вместе проводить долгие месяцы в замкнутом пространстве станции и, естественно, у них возникли определенные отношения. Для Зимина это было не самое сложное испытание в его существовании на Луне. Горский ему нравился. Он бы не отказался, чтобы и на Земле ему достался такой начальник. Да и для Горского постоянное общение с Зиминым, вроде бы, не представлялось чем-то раздражающим. Впрочем, взаимная симпатия не являлась поводом для неисполнения служебных функций. Приказы Зимин выполнял, как это и положено, без обсуждения, добросовестно. Конечно, ему было приятно, что Горский интересуется его мнением на стадии выработки решения. Но он старался излишне не злоупотреблять доверием. Ему хотелось быть естественным. А это, по его мнению, ограничивало его активность. Спросит начальник — он ответит, не спросит — перетопчется.

— Зимин, я по-прежнему озабочен твоим служебным ростом, — скривив рот в неприятной гримасе, сказал Горский, едва тот вошел в служебную каюту.

— Я делаю что-то неправильно?

— У меня нет претензий к качеству твоей работы.

— Я стараюсь выполнять работу согласно инструкции.

Горский на минуту задумался.

— У меня нет претензий, — повторил он. — А вот у начальства есть.

Это был явный намек на мнение еще более высокого начальства. Естественно, Зимин знал — оно существует, но ему в голову не приходило, что этим полумифическим существам известно о его существовании и, более того, что они анализируют его деятельность и высказывают претензии! Зимин был польщен.

— Может быть, мне пока не показываться на глаза высокого начальства? — предложил он. — Бывают такие моменты, когда полезно быть ниже травы, тише воды.

— Зачем это? — удивился Горский.

— Повышения обычно приходится долго ждать. Они случаются совсем не часто, только когда сотни мелких причин складываются вместе. Должен созреть момент. Но если он не наступает, то и пытаться не стоит. Только самому себе навредишь. Глупое это занятие — сердить начальство. Зачем лезть напролом?

— Прикажу — полезешь. Мне нужно, чтобы ты как можно скорее получил следующее звание.

Любой бы обрадовался, услышав такие слова от своего непосредственного начальника. Зимин, конечно, не был исключением. Он почувствовал, что щеки его запылали, он смутился. Так бы и слушал дальше, но необходимо было побороть преждевременную радость, промолчать и дать Горскому возможность доходчиво сформулировать приказ.

— Все у тебя в полном порядке. Но в твоем послужном списке не хватает одного профессионального тактико-технического действия.

— Какого действия? — удивился Зимин.

— При проверке документов оказалось, что в твоем личном деле катастрофическим образом не обнаружилось ни одного доноса. А из этого с неизбежностью следует одно из двух: либо ты плохой работник, либо несерьезный человек и не болеешь за общее дело.

— Но это совсем не так. Ты сам меня хвалил. Я — хороший работник, и за общее дело болею.