Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

— Знаю, только доказать руководству не могу. Нужен, нужен донос. Настоящий, без глупостей. В противном случае по части бдительности у тебя будет жирный минус.

«Ага, самое время доложить о Нине и ее интересе к метареализму», — подумал Зимин с горечью. Ему почему-то сделалось грустно.

— Неужели это так трудно, — Горский удивленно уставился на Зимина. — Было бы время, обязательно провел бы с тобой спецкурс. Люблю втолковывать новичкам, почему быть жадными выгодно. Но времени нет, поэтому, будь добр, реши проблему самостоятельно. Все, свободен.

— А почему, кстати, быть жадным выгодно?

— Это вкусно, мягко, весело и не больно, если не зарываться.

Зимин вылетел из кабинета не хуже пробки из бутылки шампанского. Он не знал, как расценить предложение Горского. Что это было? Начальственный пинок? Или начальственная оплеуха? Он выбрал самый нейтральный эпитет — начальник провел с ним профессиональный инструктаж. Или, используя научный сленг, — калибровку социальной функции. Горский был блестящим куратором, он доходчиво разъяснил Зимину, почему перспективы его карьерного роста незавидны. После такого откровенного намека даже последний лентяй задумался бы о своей разнесчастной жизни.

Первая же мысль, посетившая Зимина, показалась ему вполне разумной. Он должен немедленно сообщить компетентным органам о странных филологических пристрастиях Нины. Это было рациональное решение, подсказанное здравым смыслом, накопленным людьми в процессе эволюции, поэтому такое решение следовало признать единственно правильным. Зимин нуждался во взвешенных решениях и адекватных поступках. Он не сомневался, что если ему удастся сделать правильный выбор, проблемы моментально разрешатся сами собой. Честно говоря, он не представлял, как информация о неудачно использованном в случайном разговоре слове может повредить Нине? Впрочем, он не считал себя специалистом. Хорошие слова, плохие слова, различать их умеют только сотрудники службы безопасности. Это их работа. Им, специалистам, виднее. А раз так, зачем понапрасну голову ломать? Однажды Зимин услышал фразу, на долгое время выбившую его из колеи: «Любая странность в поведении субъекта — есть компромат». Сильно было сказано. Не подозревал Зимин, что наступит день, когда ему придется отнестись к этому заявлению, как к практической рекомендации.

Хорошо, что утром он поступил предусмотрительно. Словно предчувствовал. Как ловко и, главное, вовремя он оснастил воротник Нины подслушивающим устройством. Пригодилось. Он бессознательно поступил, как надлежит служащему его ранга. Не знал, что пригодится, просто получил подсознательный импульс от своей подкорки — пора, надо. Вот и сработало. И вот оно как вышло, просто песня какая-то. Теперь не нужно голову ломать, как добыть информацию — сиди и записывай.

И ведь что особенно душевно, его донос не может повредить Нине. Эка невидаль — метареализм! Насколько Зимин понял, речь не идет о разоблачении врага. Нет, конечно. Просто по долгу службы он обязан время от времени проявлять бдительность. А с Ниной у него получилась вроде бы тренировка, военные называют подобные занятия маневрами, учебными стрельбами. Конечно, наносить вред Нине никто не собирается. Сама мысль об этом показалась Зимину чудовищной. Он попробовал представить, как оформляет свое сообщение на стандартном листке мелованной бумаги. Но у него ничего не вышло. Какой-то настойчивый шум поднимался в голове всякий раз, когда он думал о том, как правильно пишется слово «метареализм». Нет, ничего у него не получалось. Не хватало чего-то. То ли уверенности, то ли настойчивости. Не надо было забывать, что об интересе Нины к метареализму знал еще один человек — бухгалтер Чепалов. Вот пусть он и сообщает. Зимину хотелось узнать, зачем Чепалов вьется возле Нины? Какой ему прок от болтовни о метареализме? В этом была какая-то загадка. Ох, уж этот Чепалов!

Зимин постарался забыть о неприятностях и включил пятый диск сборника популярных песенок начала века — несмотря ни на что он рассчитывал вернуться к правке текста. Это ему удалось. На какое-то время он забыл обо всем, работа захватила его. К реальности его вернул телефонный звонок. Оказывается, Горский высказал еще далеко не все свои претензии.

— Надеюсь, ты правильно понял мой совет, Зимин? — спросил он странным, неподходящим к случаю голосом, в нем не чувствовалось ни малейшего сочувствия, только отстраненное желание убедиться в том, что приказ его принят к неукоснительному исполнению.

Постоянные перепады настроения непосредственного начальника стали Зимина раздражать. Он подумал, что ему даром не нужно хваленое бессмертие, если при этом из общения между людьми исчезнут чувства. Ему надоело чувствовать себя функцией, уже одно то, что у него было отнято право ошибаться, приводило его в ярость.

Сидел, писал свой текст, ни к кому не приставал. И вот, пожалуйста, начальник требует совершить гнусность. Он ведь позвонил не для того, чтобы узнать, какой выбор сделал Зимин. Нет, он не считает, что его подчиненный может отказаться предавать. Решил напомнить, что совет его вовсе никакой не совет, а приказ, обязательный к исполнению. Зимин почувствовал себя последним гадом. И еще он понял, что до его проблем с зеркалами господину Горскому нет никакого дела. И не было. У него свои заморочки. Наверняка более важные, чем мучения Зимина с подсознанием.

Исчезли последние сомнения, его все равно заставят написать донос, — совершить действие, которое бы он по своей воле никогда не сделал. И дорого бы заплатил, чтобы его оставили в покое. Но руководство приняло решение, выкрутиться не удастся. Сначала всегда говорят: донос, в единственном числе, будто бы это плевое дело, а потом не успеешь опомниться, речь уже идет о доносах. Слышал я, что люди привыкают и втягиваются. Да так основательно, что вскоре жизнь, лишенная постоянной бдительности, становится им в тягость. Рассказывают, что есть в доносительстве неподвластная разуму скрытая романтика. Но Зимин не был романтиком и с радостью отказался бы от экспериментов подобного сорта, как и от предполагаемого повышения. Впрочем, это был тот самый случай, когда его выбором и его свободной волей никто не интересовался. Хотел он продвижения по службе или нет, с некоторых пор это перестало играть определяющую роль в сложившемся положении. Как и проблемы с зеркалами. Приказ был отдан, и его следовало исполнить. Если бы Зимин мог попросить его отменить! Впервые в жизни указание начальника вызвала у него такое стойкое неприятие. Спрашивается, почему он?

— У тебя кружится голова? — спросил Горский.