Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

— Не знаю, что и сказать. Мы доигрались.

— Да брось. Все хорошо.

Зимин ожесточенно мотнул головой. Сам не понял — зачем. Просто в такт ее словам. Бывают такие моменты, когда слова перестают иметь смысл. Точнее, теряют свой первоначальный смысл. А еще точнее — смысл перестает иметь определяющее значение.

— Постой, — Зимин внезапно сообразил, что дело еще хуже, чем это представлялось пять минут тому назад. — Как тебе удалось, прослушивая меня, разузнать, что я пишу исторический роман?

— Ну, хорошо, — смутилась Нина. — Я просматривала твои бумаги.

— И как?

— В каком смысле?

— Что ты думаешь о моем тексте?

— Смешные люди — писатели, — рассмеялась она. — Все время ждете похвалы.

— А конкретнее.

— Мне показалось, что ты не дал себе труда задуматься о том, для чего люди сочиняют исторические романы.

— Разве это так важно?

— Люди пытаются таким образом найти поддержку своим взглядам и идеям. Для того, чтобы написать исторический роман, автору очень важно понимать или чувствовать, каким он хочет видеть будущее. Прошлое — это склад, где в беспорядке разбросаны отдельные факты, каждый из которых в отдельности — всего лишь некий причудливый казус. Они обретают смысл только в совокупности. Люди, — не только писатели, — все люди, относятся к прошлому, как к набору кубиков, из которых каждый волен собирать любую понравившуюся ему конфигурацию. Умело подбирая факты-кубики, не трудно доказать любое утверждение. Заинтересованные люди с помощью таких манипуляций испокон веков стараются придумывать прошлое, которые бы их устраивало. Такие занятия могут быть весьма захватывающими.

Зимин решил ее перебить. По его мнению, у Нины получилось очень заумно.

— Кем же ты работаешь у нас на станции? — спросил он. — Извини, Нина, что до сих пор не удосужился поинтересоваться.

— Я такая работница, что лучше об этом не говорить всуе.

— Понял.

— Нет, я не имею отношения к службе безопасности, как ты, наверное, подумал.

— Тогда не понял.

— И прекрасно. Твое непонимание меня устраивает. Есть еще вопросы?

— Пожалуй. Должен согласиться — у меня есть личные мотивы для сочинительства. Но они вовсе не корыстные.

— А я знаю.

— Вот как.

— Тебе не хочется становиться доносителем. Вот и мечтаешь, хотя бы мысленно, вернуться во времена, когда доносить было неприлично. Ты решил установить, почему так произошло, что мораль дала крен? И не упустили ли наши предки возможность выпутаться из ситуации, в которую, по их вине, ты попал?

— Я не думал об этом. Но ты, конечно, права. Я бы хотел получить ответы на эти вопросы.

— Прошлое — это всего лишь фикция, придуманная для того, чтобы объяснить различие между непосредственным физическим ощущением действительности и состоянием ума. Так в конце прошлого века высказался один умник-разумник. У меня нет оснований не верить ему, тем более, что мое различие в вышеназванных субстанциях его заявление объясняет вполне убедительно.

Нина подмигнула мне и отправилась в спортзал. Зимин смотрел ей вслед, не в силах произнести ни слова, ему хотелось крикнуть ей вслед что-нибудь заковыристое, но удручающее состояние ума не позволяло это сделать.

После этого странного и невразумительного разговора с Ниной Зимину писать исторический роман расхотелось. Он понял, что никакого различия между физическим ощущением действительности и состоянием ума у него не наблюдается. Зимину захотелось побыть одному, чтобы обдумать неожиданный поворот в его жизни. Но ему не повезло, в коридоре он встретился с Горским. Обычно, увидев Зимина, тот загадочно улыбался. Зимин привык к его улыбке-приветствию и давно оставил попытки понять, что смешного он видит перед собой. На этот раз Горский был серьезен и, наверное, поэтому выглядел уставшим. Он был чем-то взволнован. Глаза его самым неприятным образом светились изнутри, они напоминали фонарики — яркие, колючие, холодные, беспросветно мрачные, словно злые люди вставили в них коричневые светофильтры. Зимин вспомнил, что Горский так выглядит перед важной работой. Он словно бы волновался, что не справится и не оправдает. Вот этот характерный трепет Зимин и удивил, если бы на Луну доставили очередного пациента, то об этом было бы известно заранее. Но новых поступлений не было. О какой же работе может идти речь?

— Что-то случилось? — спросил Зимин автоматически. Он пожалел, что не смог сдержать свое любопытство, рассчитывал, что напряженная работа победит желание заниматься историческим повествованием. Вопрос был скорее риторический, чем познавательный. Зимин не ждал ответа, но Горский, к его удивлению, ответил.

— Представь себе — случилось. Тут такое завертелось, что я даже не знаю, как и сказать. На ближайший месяц о личном времени забудь. Начинаем большое дело. Ты у нас солистом будешь. А что — может и к лучшему — меньше будешь в стрелялки играть. Работа — она часто занятнее развлечений. Кстати, я так понял, что ты и сегодня хотел вечером побыть один? Что за причуда?

— Я должен отвечать?

— Да.

— Хотел вечером поработать с рукописью дневника.

— Думаешь, у тебя получится что-то стоящее?

— В каком смысле?

— Ну, роман или сборник рассказов. Что-то похожее на литературное произведение?

— Разве мне было приказано написать книжку? — удивился Зимин.

— Нет. Но это само собой разумеется.

— Я не понял. — Зимин с ужасом понял, что врет своему начальнику и ему совершенно не стыдно. Он не знал, какую игру ведет Горский, но участвовать в ней не хотел. На Луне с ним такое случилось в первый раз.

— Ты бы мог написать детектив.

— Мои пациенты, скорее, больные. На преступников они не тянут.

— Тогда исторический роман.

— Не выйдет. У них не наблюдается различия между ощущением действительности и состоянием ума.

— Что-то очень умное сказал. Сам-то понял? Вычитал у литературоведов?

Зимин решил не признаваться в том, что процитировал Нину. Но упоминание о литературоведах не понравилась ему. Если добавить вчерашние разговоры о метареализме, Нина выглядела совсем странно.

— Нет. Я хочу сказать, что исторический роман мне написать будет трудно. Нет материала.

— Бытовая драма?

— Исключено.

— Остается фантастика.

— Может быть.

— Вот как? — Горский довольно хохотнул. — Меньше всего ожидал услышать от тебя такое странное признание. Ты хочешь сказать, что все те записи, с которыми я уже ознакомился, на самом деле фантастика?

— Я и не заметил, как это получилось, — соврал Зимин. — У нас на базе каждый по-своему со скукой справляется. Сам знаешь.

— Про других мне не интересно. Ты давай про себя рассказывай. И не увиливай.