Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

— Повторите, кто вы?

— Партнерша Зимина, доставшаяся ему по жребию.

— Вы это серьезно?

— Нет, конечно. Но с моей стороны было бы неразумно назваться как-то иначе. Зимин знает меня именно так. Представление не хуже других. Он уже рассказывал обо мне? Я не стала придумывать другую легенду. Это лишнее. Глупо вносить ненужную сложность в наши отношения. Нужно быть проще.

Горский кивнул.

— Это хорошо, что вы правильно меня поняли. Теперь мне можно войти?

— Да, конечно. Простите, я немного растерялся. Ваше появление удивило меня.

— Понимаю. Это нормальная реакция. На вашем месте любой бы потерял самообладание.

— Меня это не оправдывает.

— И это правда. Неужели вы действительно считаете меня причудой испорченного ложной памятью сознания Зимина? Его материализовавшейся фантазией? Боитесь, что неуклюжая выдумка окончательно повредила Зимину мозг?

— Нет. Я думаю, что вы лжете.

— Известный парадокс искажения истины в частично пересекающихся психомирах. Для вас я, конечно, врунья. Для Зимина — партнерша. Я считаю себя человеком, который хорошо справляется со своей работой. Выберите ответ, который представляется вам наиболее подходящим. Определитесь с точкой отсчета. Вам пора привыкать жить в многомерной реальности.

— Кто вы?

— Единственный человек, который может вам помочь.

— Разве я похож на человека, которому нужна помощь?

— Да. Ваш эксперимент с ложной памятью вышел из-под контроля. Разве вы этого не поняли? Вы подвергаете опасности жизнь своего друга.

— Предположим. Какую помощь вы хотите предложить?

— Мы должны вместе с вами сделать все возможное, чтобы вернуть Зимина к его базовой реальности.

— Вы разбираетесь в теории ложной памяти, госпожа Вернон?

— Нет.

— Так как же вы можете судить о вопросах, в которых ничего не понимаете?

— А я не про вопросы сказала, а про Зимина. Кажется, его судьба волнует меня больше, чем вас.

— Ерунда.

Горский едва не задохнулся от ярости, слишком много злых слов вертелось в его голове, он не мог выбрать самое точное из них.

Нина улыбнулась. Это была странная улыбка. На миг Горскому показалось, что эта женщина вовсе не человек, а порождение сверхмощного квантового компьютера, и потому способна предсказывать любые его возможные действия заранее. И вот она скрупулезно просчитала его, сверилась с контрольной таблицей, осталась довольна результатом: он оказался полезным для таинственного дела, которым она занималась, что и послужило причиной ее доброжелательной улыбки.

— Ваше обвинение оскорбительно и несправедливо. Мы знакомы с Зиминым с детства, мы доверяли друг другу даже в те непростые времена, когда простое упоминание о дружбе могло стоить нам научной карьеры. Я сделаю все, чтобы спасти его, и мне наплевать на то, что вы там себе напридумывали. Он мой друг. Понимаете?

— Я вам верю. Сразу видно, что вы хороший человек, Горский. Мы обязательно с вами подружимся. Сейчас нас объединяет то, что мы желаем Зимину добра. И это очень хорошо, потому что если окажется, что вы используете Зимина в корыстных интересах, разрушая его жизнь, мне придется вас остановить.

— Каким образом?

— Мне известно несколько испытанных на практике методик принуждения к сотрудничеству. Самый простой способ добиться нужного результата — воспользоваться вульгарным шантажом.

Вот тут Горский окончательно понял, что попал в неприятную историю. Для удачного шантажа совершенно не обязательно иметь достоверный материал. Можно выдумать совершенно неправдоподобную историю, и она сработает. Горский представил, как отреагирует ректор Института на сообщение о том, что два его сотрудника подворовывают государственную оперативную память. Абсурдность обвинения будет обязательно установлена, но произойдет это потом, со временем. Понятно, что проверка займет годы. Ложное обвинение с него снимут, но репутацию восстановить это не поможет. Горский был готов услышать из уст своего начальника убойную фразу: «Оперативную память все воруют, но не на всех пишут доносы»! Ректор действительно так думал. Горский знал, что перебить его очень трудно.

Надо признать, что Нина умела говорить неприятные вещи, не теряя при этом своей привлекательности. Тихо, не повышая голоса, она объяснила, что в ее распоряжении скопилось столько компромата на несчастного Горского (слово «несчастный» она выделила особо, сопроводив его милой улыбкой), что шантажировать его не составит большого труда. Наилегчайшее дело.

— И много людей вы уже шантажировали? — спросил Горский.

— Не считала.

Нина обстоятельно объяснила, какие неприятности ждут Горского, если тот вдруг заартачится и не будет делать то, что от него требуется: он немедленно лишится привилегированного положения в обществе, любимой работы и будет отправлен в Трущобы. Эта женщина не предпринимала никаких усилий для того, чтобы скрыть свое равнодушие к его судьбе. Ей было абсолютно все равно, что он подумает о ней и что предпримет. Так, во всяком случае, ему показалось.

— Вы говорите обо мне, как о досадном препятствии на пути к достижению цели. Словно я какой-то проходимец и гад. Мне обидно. Подозревать меня в том, что я способен осознанно нанести Зимину вред — безумие.

— Пожалуй, вы правы. Не исключено, что со временем мое отношение к вам изменится. Но сначала я должна убедиться в ваших добрых намерениях по отношению к Зимину. Знаете, слова это одно, а поступки совсем другое. Думаю, мы с вами подружимся. По-моему, я уже это вам говорила.

Он проверил, не подвергается ли его сознание атаке со стороны. Следов воздействия обнаружить не удалось. Защитная система работала без сбоев.

— Интересно, где вы работаете?

— О, я думаю, что вам лучше этого не знать. Зачем вы об этом спросили?

— Существует целый ряд профессий, с представителями которых я бы не смог подружиться, — признался Горский.

— Например?

— Скажем, с работниками из Комитета по контролю за эстетикой. Вряд ли мне под силу найти с ними общую тему для разговора.

— Я не из их числа.

— А если конкретнее.

— Моей работы в твоем списке нет. Давай займемся делом и поговорим о Зимине. Ничего, что я на «ты»?

Горскому ее предложение показалось разумным.

Они смотрели друг на друга и молчали. Горский, к своему удивлению, неожиданно понял, что любое слово, произнесенное им сейчас, обязательно должно иметь какое-то сверхважное значение, иначе просто не имеет смысла его произносить. Например, можно строить планы или начать оправдываться. Но кому нужны эти планы? Он понял, что Нина молчит по той же самой причине. Ничего хорошего это затянувшееся молчание не обещало. Только неприятности и страдания.