Владимир Моисеев - Мизантроп [СИ]

Лично я проделал этот путь еще в седьмом классе. С тех пор меня больше не интересует мнение людей. Заставить меня что-то сделать вопреки желанию затруднительно. Не было сомнений, что Карачун предложит совершить какой-то важный для него, но мерзкий для меня поступок. Интересно, что будет, если я откажусь?

— Пришла пора поработать, Уилов, — сказал Карачун, словно подслушав мои мысли.

— Перебрать картошку? Чем еще можно заниматься в подвале?

— Вы отправитесь в Институт прикладной механики и поможете Ольге и Захару попасть в кабинет N 412. Это не трудно будет сделать, было бы желание.

— А если я откажусь?

— Сначала я убью вашего друга. Вот его, — Карачун указал пальцем на Куропатова. — А потом и вашу жену Лидию.

Вот и закончилась моя игра в независимость. Только что я был свободным человеком и поступал согласно своей совести. Но я потерял свободу. Впрочем, моя совесть подсказывала, что я должен подчиниться.

— Что вы затеяли? Хотите взорвать Институт?

— Институт не пострадает. Речь идет о примитивном воровстве. Очень хочу подержать в руках одну маленькую штучку, которая там хранится. Не уверен, что она нужна нынешним владельцам Института. К тому же, им не долго оставаться владельцами. Скоро здание вместе со всем имуществом перейдет в собственность моему Хозяину.

— Значит, и штучка станет его по закону. Не проще ли подождать несколько дней?

— Мне поручено обеспечить ее безопасность. Мало ли что может произойти. Нынешние владельцы страдают скудоумием, они могут продать, испортить или потерять важную для нас штучку. Это нехорошо. Самый надежный способ не доводить дело до катастрофы — выкрасть ее и держать в нашем сейфе. Пусть полежит.

— Ценная, наверное, вещь?

— Только для того, кто сумеет ею воспользоваться.

— И что с ее помощью можно сделать?

— Это не в моих правилах, но вам я расскажу, но только после того, как маленькая штучка окажется в моих руках.

— Не соглашайся, Уилов, — сказал Курапатов. — Он тебя все равно обманет. Я таких людей знаю.

— Молчи, спасатель! Все, что мог, ты уже сделал.

— Какой у вас нервный друг, — сказал Карачун.

— Станешь нервным, если вы нас в подвале закрыли. Ни с того ни с сего.

— Если договоримся, вы не пострадаете.

Было неприятно идти рядом с предателями. Я понимал, что мои претензии к бывшим одноклассникам выглядят глупо. Они ничего мне не обещали, тем более, не обязаны были посвящать в свои обстоятельства и отстаивать мои интересы перед начальником. Но я не желал считать это смягчающим вину обстоятельством. Могли бы шепнуть по старой памяти: «Беги, Уилов, беги»!

— Обиделся на нас, что ли? — спросил Захар, когда мы усаживались в автомобиль.

— Ты же постоянно меня обманывал. Про ненависть к науке придумал. Работаешь ты только на Карачуна. Ни про каких соперников его даже и не слышал. И драку вы с Ольгой разыграли, чтобы заставить меня делать глупости.

— Подумаешь! Что уже и соврать нельзя?

Я отвернулся. Не хватало только устроить выяснение отношений. Бессмысленное и беспощадное.

— Перестань, Уилов! — сказала Ольга. — Я обещаю, что все будет хорошо. Конечно, если нам сейчас удастся проникнуть в кабинет N 412. Но как только маленькая штучка окажется в наших руках, мир изменится самым потрясающим образом.

— И ты попросишь мужа, чтобы он меня не обижал? — пошутил я.

— Дурачок, если у нас получится, мы станем самыми счастливыми людьми на свете. Твоя лучшая защита — умение трепать языком. Такие люди всегда в цене. Ты это хорошо придумал — комментировать будущее за деньги.

— Это не про меня.

— Да. К сожалению, Уилов, ты — классический дурак.

— Я?!

— Ты один из тех утомительных и скучных личностей, которые уверены, что окружающий их мир именно таков, каким они его себе представляют. Жизнь вас учит, но вы, как упертые бараны, талдычите свое: «В глубине души люди добрые — жадность это грех, а милосердие самая главная потребность для нормального человека». Ты и сейчас так думаешь.

— Да, — вынужден был согласиться я. — Когда речь идет о нормальных людях, это именно так.

— И людей не любишь потому, что они не оправдывают твоих ожиданий.

— Не придумывай.

— Я сказала это не для того, чтобы спорить с тобой, с упертыми баранами спорить скучно. Мне было нужно объяснить, почему считаю тебя дурачком.

— Что же вы тогда ко мне привязались? Нашли бы себе умного человечка, он бы вам все время поддакивал, а вы его конфетами кормили. Идиллия.

— Нам не нужен умный, нам нужен ты, чтобы дуракам объяснял, что можно делать, а что делать нельзя. К тому же у тебя есть неоспоримое преимущество, ты бываешь смешным.

— Противоречишь сама себе. То скучный, то смешной. Что-нибудь одно выбери.

— Собственно, дураков так и обнаруживают, что у них все вперемешку.

— Тогда я не подхожу, я — очень серьезный.

— Не начинай! Ты, Уилов, всегда был смешным занудой. Помню, в школе вдруг ни с того, ни с сего рассказал про новую религию, а ведь тебя никто не спрашивал. И таким серьезным был при этом, что народ со смеху покатывался. А тебе нравилось, когда люди смеются.

— Про какую религию?

— Про боконизм.

— Неужели? Я и сейчас боконист, а вот то, что пытался вас уму разуму научить, забыл. И как ты это запомнила? Обычно люди не помнят того, что им неинтересно.

— Ты вычитал о боконизме в одной старой книжке Курта Воннегута. Приставал ко всем и говорил, что тебе стало намного легче жить, когда ты узнал, что у Бога есть насчет тебя и всех остальных свои планы, которые мы должны обязательно исполнить. И будто бы нет на свете ничего важнее этой обязанности.

— Все верно.

— А мы смеялись и убегали от тебя.

— От себя не убежите.

— Однажды я вспомнила про боконизм и рассказала мужу. Он как раз размышлял о сдерживающем эволюцию человеческой цивилизации чувстве самосохранения. Вот я ему и посоветовала обратить внимание на боконистов. Из твоих слов, я поняла, что у них это чувство притуплено или вовсе отсутствует.

— Да, нам некогда заниматься ерундой, нет времени, приходится работать, мы даже свободы выбора лишены, у нас вместо нее смысл жизни.

— Вот все и совпало. Мы подумали, а не попробовать ли лишить чувства самосохранения и всех остальных. Но без твоей помощи этого не добиться.

— Все мои проблемы из-за болтовни в школе?

— В общем, да.

— Неужели вы меня слушали?

— Нет, но про твою религию почему-то запомнила. Еще удачно совпало, что ты семинар в Институте ведешь.

Захар сидел за рулем и тихонько похрюкивал, смеялся. Он старательно делал вид, что ему известно больше, чем нам. Ему очень хотелось, чтобы я попытался расспросить его. Но после откровений Ольги говорить с ним не было смысла. Ну, узнаю я про себя еще какую-нибудь гадкую подробность, станет ли мне от этого легче выживать?