Сергей Кусков - Кабальеро плаща и гитары том 3 и 4

— А что, кислота и глицерин — весомо! — ухмыльнулся «культурист». Видно, химию в школе учил.

— Значит, всё-таки революция, — улыбаясь, добавил тихушник. — Что, вот прям так, открыто? Не хочешь больше работать тонко?

Я облегчённо вздохнул — ад на сегодня закончился, пора заканчивать и концерт. Опустил на пол гитару, прислонив гриф к колонке на авансцене, взял лежащую рядом с оной колонкой заранее приготовленную синюю пластиковую папочку. Подошёл к сеньорам членам комиссии и сел перед ними, прямо на край сцены, свесив вниз ноги.

— Сеньоры, для понимания кое-что проясню относительно этой песни. — Кивок назад, на сцену, где парни, от греха, оставив оборудование, поспешили скрыться за занавеской. — Эта песня была написана по одному очень интересному социально ориентированному фильму. Не буду его пересказывать, коротко сразу суть. Неким образом группа людей, которых всё достало, отринули общепризнанные ценности и создали организацию, структуру, успешно борющуюся с Системой. С тем произволом, что их окружал. И главная идея в том, что с Системой бороться можно, сеньоры! Знаете, как?

Сеньоры молчали.

— Система не монолитна! — понизил я голос, но меня прекрасно в тишине слышали. Кстати Пако, пока я присаживался, также пересел поближе и тоже внимательно нас слушал — вдруг подам знак вступить тяжёлой артиллерии? — Она состоит из слабых мест — винтиков. Ты не можешь бороться с нею целиком, как с организацией; как структура она тебя раздавит, не заметив. Но если бить точечно, в конкретные винтики…

Я ухмыльнулся, словно злой гений из популярного медийного сериала.

— Нет, вы правы, я и не планировал, что вы одобрите ЭТУ песню. Хотя, сеньор, — уставился я глаза в глаза гэбэшнику, — в своё время она не имела НИКАКОГО веса! Лежала под тоннами другого материала, просто я хорошо умею копать. Никто не считал её эдакой, пассионарной, протестной и прочее. Людям было плевать.

— Всё это касается и других песен! — повысил я голос, оглядев остальных. — Вы печётесь о нацбезопасности, о насилии и его пропаганде, о призывах… А эти песни в своё время не принесли миру НИ-ЧЕ-ГО!!! Никак не оказали на него влияния! Люди просто выпускали пар! — Снова в глаза чекиста. К своей чести смотрел тот спокойно, открыто, с прищуром. Ждал, что будет дальше. Что-то понимал в моих действиях, но я не понимал, что именно.

— Сеньора, как вам эти фотки? — нахально усмехнувшись, протянул я первый аргумент Большой Розите. Фотки хорошие, качественные, формат печатного листа. Лица видно превосходно. А тела — вообще прелесть! Дочка у неё вышла — просто заглядение, маме не чета.

— Это же… — Сеньора побагровела.

— Да, это пропаганда гомосексуальных отношений. Которую, пропаганду, распространяет ваша дочь. Мне плевать на её «розовые» предпочтения, знаете, насмотрелся, но зажиматься в людном месте, в подземке, на станции метро… — Я прицокнул и покачал головой. — А представляете заголовки сетевых СМИ в новостных колонках? «Дочь инспектора комитета по цензуре распространяет гомосексуальную порнографию! Как её воспитывала мать, уважаемая сеньора с авторитетом и властью?» Или: «Комитет по цензуре: кто эти люди, что решают за нас, что нам можно, что нельзя?» Или «Инспектор комитета по цензуре решает за нас, что нам нельзя, но не может воспитать собственную дочь! Так ли компетентны эти люди, как мы привыкли думать?»

— Это бомба, сеньор Шимановский, — нагло усмехнулся гвардеец, — но это всего лишь бомба. Которую надо умудриться правильно взорвать. — Ехидная ухмылочка. — Вы опуститесь до мелочного шантажа?

— Эх, сеньор! — Я наигранно вздохнул. — Вы бы помалкивали. К сожалению, мы не знали, кто будет в сегодняшней комиссии от вашей конторы, а потому приготовили вам отдельный сюрприз. Думаю, он вам понравится. И нет, шантаж не мелочный. Я рою не только под сеньору Розенберг; я буду топить весь комитет. Комитет, в отличие от сеньоры, устоит, но нервишки сеньорам потреплю изрядно.

«Чеши, чеши клюв, птенец» — читалось в глазах гвардейца. А вот тихушник смотрел на меня предельно серьёзно. Но я видел, он просто не мог меня прочесть, блефую я или нет, и это его озадачивало. Далеко не вся Альфа знала в точности, что произошло в ночь Вендетты в Новой Аргентине. И ещё меньше народу знало о моей настоящей, а не клоунской в ней роли.

— Да что мы слушаем этого… Оболтуса! — «культурист» в последний момент передумал грубить и заменил оскорбление более мягким эпитетом в мой адрес. — Это клоуны! Просто клоуны! Со связями… — противно скривился он, — протестно настроеные — за всё хорошее против всего плохого… Но — клоуны! Паяцы! Заканчиваем этот балаган и расходимся! Благо все бумаги утвердили официально.

Никто не шелохнулся, а своевольничать сеньор не стал и опустился назад в кресло.

— Вам, сеньора, презентую вот это. — Я вытащил второй аргумент и передал девочке-лингвисту. — Вы настолько самоотверженно топили меня несуществующими прегрешениями, что я решил в ответ топить вас существующими.

И когда девочка застыла, раскрыв рот, пояснил для остальных:

— Четыре года назад, при продаже оформленного на неё дома в Омеге, сеньора нагрела руки на десять тысяч империалов. Дом шёл «своим», по заниженной цене, соответственно, налогов было уплачено значительно меньше реальной стоимости. А дом огромный, усадьба — сеньора у нас из хорошей семьи, пусть и не из первой сотни. Проблема только в том, что её патроны, поимевшие гешефт на сделке, от всего открестятся — у них достаточно власти для этого. А она — нет. Подставят дурочку как «паровоз», ну то есть кто их всех на себе вывезет, и дело с концом. Есть и положительный момент, срок давности. Может проканает в суде, может нет — там нюансов куча.

— В общем, сеньора, обещаю, следующие несколько месяцев, если не лет, вам будет нескучно! — Я криво усмехнулся. — Вам будет не до ломания карьер бедных несчастных музыкантов.

— И всё? Это и все твои уколы Системе? — Сеньор из госбезопасности не скрывал разочарования. — Столько пафоса, а на деле пшик? Ты ж не считаешь две утопленные карьеры выдающимся достижением?

Я мило улыбнулся.

— Нет, не всё. Просто вы пока не понимаете масштабов. Тебя, сучка, посадят, как минимум условняк ваяют, — криво усмехнулся я лингвисту и сверкнул глазами. — Твою дочь вышибут из универа, а от тебя самой избавятся, сеньора Принцесса Сук. — Жопастая что-то попыталась вякнуть, но я посмотрел на неё ТАК, что слова застряли у неё в горле. Двадцать шестые, спасибо за науку! — Ты — сегодня последний раз посещаешь подобное мероприятие, — перевёл я глаза на гвардейца. — Сам заречёшься. Отвечаю! — я сделал жест «зуб даю». — Ты… Тоже будешь жалеть, что подписал все эти запреты, — кивок культуристу. — Береги здоровье, сеньор. А вас, сеньор, — тихушника единственного я назвал с уважением, — просто уволят. За профнепригодность. Уж извините, ничего личного, война есть война. — Картинно развёл я руками.