Ким Лиггетт - Год благодати [litres]

Я пытаюсь решить, как себя повести, что в данном случае будет лучше, когда мизинец Гертруды крепко обвивает мой. Это прикосновение застает меня врасплох.

– Пойдем, Тирни, – говорит она. Я потрясена ее решимостью, но рада ей.

Со стороны Кирстен и остальных невест нехорошо кичиться своими покрывалами – ведь для большинства тех, у кого их нет, это трагедия. И это не только жестоко, но и глупо. Ведь девушек без покрывал больше, чем девушек с ними.

Разобрав железные кровати, сложенные в углу, девушки из нашей группы тащат их к другой стене. Металлические ножки царапают дубовый пол, и от этих звуков меня бросает в дрожь. Я невольно думаю о тех, кто спал на этих кроватях до нас. Было ли им так же страшно, как и нам? Что с ними произошло?

Проходит несколько минут, и я вижу, как Дженна что-то шепчет Кирстен.

– Ну, хорошо, – с тяжелым вздохом говорит та. – Все, кроме Тирни и Герти, могут перебраться на нашу сторону, только не слишком близко.

Марта и остальные девушки, не получившие покрывал, переглядываются. Я ожидаю, что все ухватятся за это предложение и начнут перетаскивать свои кровати, однако вместо этого они не сдвигаются с мест и раскладывают одеяла и подушки из своих вещмешков там, где стоят.

Меня обдает уже знакомый мне жар, но на сей раз это не гнев. В этом простом молчаливом бунте девушек есть нечто, дающее мне хоть какую-то надежду.

Матраса у меня нет, и, достав из вещмешка одеяло и подушку, я кладу их на голые пружины. Я нахожу кожаную плетенку – такими стражники в конюшне украшают рукоятки хлыстов, которыми погоняют коней.

– Ханс, – шепчу я, проводя пальцами по искусно сделанной плетенке. Я знаю – ее сплел он. Возможно, что он положил эту штуку в мой вещмешок, когда стражники подвезли нагруженные тачки к воротам, но что, если он сделал это перед тем, как перебросить вещмешок через ворота? И волшебство Кирстен тут ни при чем?

Девушка с красным цветком на сердце опять ведет меня по лесу, но на сей раз он выглядит не так, как прежде.

Деревья сделались выше, птицы поют по-другому, и даже шум воды стал иным – это не журчание реки, а плеск. Я помню этот звук – так волны накатывали на галечный бе – per здешнего озера, когда мы прибыли на остров.

– Где мы? – спрашиваю я, споткнувшись о скользкий камень. – Будет ли собрание?

Она не отвечает, а просто продолжает быстро идти вперед, пока не доходит до ограды, сделанной из кедровых бревен.

Вытянув руки вперед, она упирается в бревна руками, и ограда начинает рушиться.

Я не вижу, что находится на другой ее стороне, зато слышу – оттуда доносится тяжелое дыхание.

– Не надо, – говорю я и тяну незнакомку назад. – Там беззаконники. Они поджидают нас.

Она оглядывается через плечо, и меня пронзает взгляд ее серых глаз.

– Я знаю, – шепчет она.

Я просыпаюсь, чувствуя, что у меня перехватило дыхание. Проходит не меньше минуты, прежде чем я наконец понимаю, где нахожусь.

Повернувшись на бок, я вижу перед собой Гертруду – она смотрит прямо мне в глаза. Что значит это выражение на ее лице? Я не знаю. Прежде я никогда к ней не приглядывалась. Она казалась мне невзрачной, этаким перепуганным кроликом в логове волков, но на поверку Гертруда отнюдь не так проста.

– Тебе снился сон, – шепчет она.

– Да нет же, нет. Я просто разговаривала сама с собой.

– Полно. В снах нет ничего плохого.

– Но ведь… – Я оглядываюсь по сторонам, чтобы проверить, не слышал ли нас кто-то еще.

– Ты же знаешь, что бы ни случилось во время года благодати, это останется здесь, в становье, и никуда не уйдет.

Она говорит это таким тоном, что я начинаю гадать: не женщины ли придумали это правило? Не для того ли, чтобы мужчины не могли их осудить?

– А ты видишь сны? – спрашиваю я, с трудом выдавив из себя это слово.

– Кажется, когда-то я видела, – вместо Гертруды отвечает Хелен, лежащая на кровати, которая стоит с другой стороны от меня.

Я поворачиваюсь к ней и вижу, что она сидит, подтянув колени к груди – точь-в-точь как моя младшая сестренка Пенни во время грозы.

– Но моя мать положила им конец, – добавляет Хелен и, откинув одеяло, проводит кончиками пальцев по шрамам на стопах.

Я вспоминаю свою собственную мать. Она знала, что мне снятся сны, но никогда меня за них не наказывала. Прежде я об этом как-то не думала.

– А что тебе снится? – спрашивает Гертруда.

Я думаю: может, сказать им, что мне снятся лошадки и красивый муж? Но не могу заставить себя выговорить такую чушь. Наверное, до этой минуты я сама не осознавала, как мне хочется открыть свой секрет… ощутить духовную связь с кем-то, принадлежащим к тому же полу, что и я… иметь подруг. Возможно, они мне поверят. А возможно, и нет. Но я должна рискнуть.

– Мне снится одна девушка. – Я смотрю на Гертруду, потом на Хелен, пытаясь понять, что означают выражения их лиц.

– О, – говорит Хелен, заливаясь смущенным румянцем.

– Нет, речь не об этом. – Внезапно становится неловко за себя.

– Продолжай, – шепчет Гертруда.

– У нее такие же глаза, как у меня, но волосы темные и подстрижены совсем коротко. Под правым глазом у нее красноватая родинка. Поначалу я думала, что она, вероятно, моя единоутробная сестра, живущая в предместье…

– Так вот почему ты остановилась, чтобы посмотреть на тех женщин, – говорит Гертруда.

– Да, – шепчу я, удивляясь ее наблюдательности. – Но ее там не оказалось.

– А что эта девушка делает в твоих снах? – спрашивает Хелен, прижимая к шее горлинку.

– Обычно она ведет меня по лесу на собрание.

– Какое собрание? – спрашивает Марта, приподнявшись на локте.

Мне хочется остановиться, закрыть рот на замок, но я гляжу на ее нетерпеливое лицо и думаю: «Да что мне терять?»

– Собрание жен, служанок, работниц и даже женщин из предместья – они все собрались вместе, приколов к груди, над самым сердцем, красный цветок…

– Какой цветок? – громким шепотом спрашивает Молли, лежащая через две кровати от меня.

Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что девушки, не имеющие покрывал, смотрят на меня отовсюду, прислушиваясь к каждому произносимому мною слову.

– Это цветок без названия. У него пять крошечных лепестков и ярко-красная сердцевинка. В нем есть что-то знакомое, хотя я не могу сказать, где видела его прежде. Но мне кажется, что, когда вешали миссис Фэллоу, он был у нее в руке. И, по-моему, я видела его в волосах одной женщины в предместье. И еще один такой цветок рос на тропе, что вела от берега к здешним воротам. Кто-нибудь из вас его видел? – спрашиваю я, и мое сердце трепещет, надеясь услышать «да».

Они переглядываются и качают головами.

Словно почувствовав мое разочарование, Гертруда говорит: