Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Он опустил глаза, все ещё находясь под большим впечатлением произошедшего. Он скорее почувствовал, чем увидел, что всё это время Кир, не шелохнувшись, стоит рядом, пребывая в глубокой молитве. В горящем сердце Максима рождалась невероятная нежность. Он поднял глаза на Кира, взглянул в его одухотворённое лицо, и понял, что Кир рядом с ним абсолютно искренне. Кир — это дар Бога ему, потерявшему всё, а всё что от Бога — это самая большая ценность, которую надо принимать сразу же, без страха и рассуждений, с благодарностью, ибо это есть дар Господина мира. В восторженной радости от этого открытия, Максим положил ему руку на плечо. Кир поднял голову и с удивлением всмотрелся в его наполненные любовью и Божьим светом глаза. Внутренняя нежность излилась из Максима тихой благодарностью:

— Спасибо, Кир! Со мной всё в порядке. Иди же, у тебя же служение!

Поражённый увиденным, Кир, не в силах оторвать взгляда от его глаз, кивнул, крепко схватил его за руку, развернулся и повёл за собой.

— Ты что? Куда мы? — с улыбкой смущённо пробормотал Максим.

Но Кир тащил его за собой через людей, плотным кольцом окруживших алтарь, тащил, радостно всем кивая и со всеми здороваясь. Они прошли к возвышению с невысокой оградкой у противоположной стены базилики, на которой и было изображение Христа, и Максим с трепетом разглядывал его вблизи. Тут стоял хор, в котором были мужчины и женщины, и Кир, вступив на возвышение, обратился к регенту.

— Брат Фёдор! Восславь Господа: у нас сегодня пополнение. С нами будет петь брат Максим.

Максим покраснел, в полной растерянности посмотрел на Кира и, подняв брови, с мольбой ему сказал:

— Кир… ты что?! Как мне возможно петь?! Я же не смогу!

— Как не сможешь? — с улыбкой произнёс Кир. — Ты же — монах! Никогда не поверю, что ты не знаешь богослужебных песнопений!

Он втянул Максим на возвышение и поставил его рядом с собой.

Регент с удивлением посмотрел на Максима.

— Во славу Божию попробуем! — с улыбкой сказал он. — Вы каким голосом поёте?

— Тенор, — жутко краснея, произнёс Максим. — Лирический тенор…

— Насколько высокий?

— Достаточно высокий, но я могу петь и первым, и вторым, и третьим голосом.

— Хорошо! Тогда пойте партию первого голоса. Если будет трудно дотягивать до сестёр, то пойте на октаву ниже. Или подстраивайтесь на ходу к другим голосами.

Перед ним положили ноты и тексты. На него с удивлением смотрели певчие; он обвёл их виноватыми глазами и с волнением сказал:

— Простите… это не моя затея, но я буду стараться петь очень тихо, чтобы ни в коем случае никак не помешать вам.

— Приготовьтесь, — сказал регент и посмотрел в центр базилики.

Максим тоже посмотрел и увидел, как на возвышение вышел один из братьев, который не был знаком ему. Он возвёл глаза на изображение Христа перед ним и замер в молчании. Вокруг него смолкали голоса, наступала благоговейная звенящая тишина.

— Кто это? — шёпотом спросил Максим.

— Один из старших нашего братства, брат Стефан, — также шёпотом ответил Кир

— Он пресвитер? — обеспокоился Максим.

— Нет, Максим, в Вознесенке все пресвитеры репрессированы. Он — мирянин, и богослужение будет совершаться мирянским чином.

— Разве так возможно?

— А разве монахи не совершают богослужения, если с ними нет пресвитера?

— Совершают, особым чином, — успокоился Максим.

— Вот и мы так.

Брат Стефан подал возглас, хор ответил, и вместе с хором ответил весь народ. Максим от неожиданности вздрогнул. Хор запел вечерние псалмы и вместе с ним громко запел весь народ. С возвышения, да ещё с высоты своего роста, Максим мог обозревать всё пространство храма. Он видел, что в храме много молодёжи, подростков, с взрослыми стоят и дети, и пели все, от мала до велика. Это не вызвало никакого протеста. Это вызывало восхищение. Максим немного пришёл в себя, и, испытав небывалое вдохновение, молитвенно сосредоточился на пении, так, как он это делал в обители: прикрыв ресницами глаза, полностью отдав свой разум и сердце молитве, предоставив свой голос Господу, как совершенный музыкальный инструмент. Он не выпадал из реальности: он был в ней и вне неё. Он слышал голоса всех и каждого и бережно вливался в них, добавляя насыщенности, силы и украшая их необычайностью обертонов, присущих только его голосу. Ему казалось, он восхищен до седьмого неба. Ещё никогда он не молился на такой высоте, или лучше сказать, на такой глубине. Братья и сёстры в хоре воспламенялись его пением, народ в храме воспламенялся пением хора, и регент с удивлением смотрел на всех.

Когда пение псалмов было закончено, и брат Стефан начал читать молитвы, стояла такая тишина, что казалось, не существовало ни пространства, ни времени. Молитвы чередовались с пением, а пение с молитвой. Но в центре богослужения стояло чтение Священного Писания, сразу после которого было произнесено слово собранию. Проповедовать вышел другой брат. Он прочитал Евангелие и молитвенно воззвав к Святой Троице, заговорил о мире и войне. Максиму эта тема была близка, и он стал очень внимательно слушать.

Прежде всего, проповедник напомнил о мире человека с Богом, том мире, который был разрушен, призывая каждого человека поставить перед собой задачу преодоления отчуждения от Бога как от самого себя, от своей совести, от голоса Божьего внутри себя. Но речь шла не только о личном мире каждого человека с Богом: оказывается, и разные народы, и всё человечество призвано к миру, причём самим Господом. Но люди часто не знают, как этого мира достичь, и считают, что война неизбежна. Человек настолько отдалился от Бога, настолько предался греху и злу, настолько в нём оскудела любовь и чувство справедливости, добра и красоты, что война стала постоянной, как будто это было совершенно неотъемлемое качество человеческой истории. И правда, историческое время наполнено войнами. Но само слово «война» многозначное, и то, что называется «невидимой бранью», духовная брань — это тоже война. Добро и зло воюют друг с другом всегда. Но часто воюют не просто добро и зло, а человеческие интересы одной группы людей с интересами другой группы людей. Человеческая гордыня и отчуждение от Бога в таких случаях всегда торжествуют.

— К миру призвал Господь — а мы умеем быть миротворцами? — вглядываясь каждому в глаза говорил он. — Мы с вами миротворцы или нет? Если да, то насколько? А если нет, то почему? Если воля Божья однозначно говорит, что миротворцы блаженны, значит и счастливы, и благодатны, их признаёт Господь своими служителями? Что нужно, чтобы люди жили в мире с самими собою, в своих семьях, со своими близкими, ближними и даже дальними? Нигде мира нет, а он везде нужен! В начале прошлого века у людей не хватило желания жить в мире: начались войны и восстания, и великая страна рухнула со всеми богатствами, со всей своей утончённой культурой. Прошло столетие бесчисленных потерь, страданий, убийств, невообразимого сумасшествия. Кажется, хватит, и пора бы эту страницу окончательно перевернуть. Но для этого снова нужен мир, а его нет. Покаяния не произошло, и поэтому мы снова видим людей, которые хотят насильственным путём эту страницу перевернуть. Сейчас везде идет постоянная война, и это становится для нашего народа, для нашей церкви последним историческим шагом, шагом в бездну. А что же, терпеть и ждать, ждать и терпеть, пока не останется ни одной живой души, пока антропологическая катастрофа не съест всех, кто остался, и не превратит их из людей в человекообразных? Нужно предусмотреть возможность мирного перехода от постоянной войны к нормальной жизни. Но это абсолютно невозможно без Бога, без Христа, без Церкви с большой буквы, без христиан, без братских отношений, без общения, без самоотверженного служения…