Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

— Я прошу тебя об одном: когда я буду выполнять свою миссию, держись от меня подальше. Иначе мне придётся убить и тебя, а я не хочу, чтобы ты погиб. Ты мне нравишься. И это тоже правда.

— Максим, но получается какая-то каша! — воскликнул Кир. — Ты же — христианин, и знаешь, что убийство человека есть страшный грех против Бога! Как же ты готов убивать во имя Христа?!

— Кир, я должен убить не человека, а противоречащего.

— Но это — человек, и у него есть имя! Его зовут — владыка Питирим!!

— Но он служит злу, и оно так поработило его, что уже невозможно отделить зло от человека. Оно порабощает и всех вас! — глаза Максима загорались гневом. — Из-за него вы впали в ересь раскола, воинствуете и даже не задумываетесь о том, чтобы вернуться в лоно «Истинной церкви»!

— Вам солгали!!! — с отчаянием вскричал Кир. — Владыка Питирим добрый и любящий Христа человек!!!

— Ничего другого я не ожидал от тебя услышать. То же самое скажет любой из вашей секты, — небрежно бросил ему Максим.

— Хорошо, но ты сказал, что готов убить и меня! Во мне тоже есть зло, которое невозможно отделить от человека?! Какое же зло ты видишь во мне?!

Максим не видел никакого зла в Кире, напротив, для него Кир воплощал лишь только любовь, но он сказал:

— Нет в тебе зла, Кир… поэтому не смей мешать мне! Ты обманываешься, защищая зло, и мне будет очень больно, если из-за этого ты и погибнешь!

Кир расправил плечи и с напором произнёс:

— То есть ты сейчас можешь с уверенностью сказать, что зла во мне нет. Это так?

Максим озадаченно посмотрел на него и кивнул.

— Максим… а если ты увидишь, что во владыке Питириме зла нет, ты сможешь признать, что вы ошиблись, и не убивать его?

— Кир, не думаю, что я дам ему хоть какое-то время, чтобы внушить это мне. Зло владыки Питирима выявляется по плодам его, а плод есть раскол, ненависть и отчуждение братства от «Истинной церкви».

— То есть, ты сделаешь это во что бы то ни стало? Даже вопреки собственному сердцу?

— Да, Кир, — отрезал Максим.

— Что же ты будешь делать дальше, когда исполнишь свою миссию? — твёрдым голосом спросил его Кир.

Максим на секунду задумался, потом его лицо исказилось мукой, он тряхнул головой и сказал:

— Это уже не имеет значения…

Кир прерывисто вздохнул, и сказал:

— Значит так, Максим. Благодарю тебя за твою открытость и доверие. Но доверие за доверие. Теперь выслушай и ты меня.

Максим внимательно взглянул в его глаза, но не увидел в них ни холода, ни ненависти. Он удивился и стал слушать.

— Максим, ты не думай, что ты мне сказал то, что я не знал про тебя. Не думай, что тебе удалось кому-то из нас пустить пыль в глаза. Все понимают для чего ты здесь. Но ты — человек, и отношение к тебе самое человеческое. Мало того, мы знаем про тебя всю правду, даже то, о чём не знаешь ты.

Максима пронзил холод, он внутри сжался, но мужественно усмехнулся и спросил:

— И что же? Или это секрет?

— Секрета нет. Я же сказал: доверие за доверие. Но готов ли ты услышать?

Максим почувствовал ужас всего своего существа в своей самой сокровенной глубине. Он понял, что совершенно не готов ничего слышать. Он закрыл глаза и, помолившись Господу, попросил дать ему мужества, чтобы принять всё то пугающее и неизвестное, что Кир собрался ему сообщить.

— Да, я готов услышать, — вызывающе сказал он.

Киру и самому было трудно. Он с сильно бьющимся сердцем поднял голову к тёмному ночному небу, которое смотрело на них низкими звездами и, прошептав молитву, перекрестился. Затем он, с болью и нежностью посмотрев на него, и спросил:

— Максим… скажи, пожалуйста… за что тебя в обители истязали плетью?

Максим ошеломлённо посмотрел на него и произнёс:

— Что ты несёшь, Кир?! Кто меня в обители мог хоть пальцем тронуть?! С чего ты вообще это взял?!

Кир с состраданием посмотрел на него и тихо сказал:

— Максим… а когда ты в последний раз видел свою спину? У тебя на ней живого места нет от шрамов…

Максим побледнел и покачнулся. Он сначала уставился в землю, потом вдруг вскинулся и быстрым шагом направился к больнице, ввалился в холл и, сшибая присутствующих там людей, не обращая внимания на вскочившую и прижавшую руки к лицу сестру Анну, быстро прошёл в душевую комнату, где на стене висело зеркало. Здесь он лихорадочно скинул с себя верховик, тунику и, повернувшись спиной к зеркалу, замер, с ужасом разглядывая свою спину.

Когда в ванную влетел Кир, на Максима было страшно смотреть: его белое, как мел, лицо перекосила гримаса боли, его трясло мелкой дрожью, он стоял, облокотившись спиной на стену и, как в припадке, тяжело дышал.

— Откуда это, Кир? — слабым голосом проговорил Максим. — Неужели это… неужели это…

— Да, Максим… — скорбно сказал Кир. — С тобой сделали это, а потом вкололи бетатрин. И это было не раз. И каждый раз это происходило с санкции вашего епископа, чьи приказы вас послали исполнять.

— Как же подобное может быть… в святой обители? — В отчаянии, сорвавшимся голосом проговорил Максим. — Как же мой отец Александр? Он не мог не знать об этом! Неужели он не мог меня защитить?!

— Видимо, знал… но его тоже успокаивали бетатрином, — опустив голову, сказал Кир.

— Бетатрином? Наставника? Из-за меня? О, бедный мой отец Александр… — Максим был на пределе нервного истощения. — Как же так? Может быть, я совершил преступление и меня подвергли уврачеванию в Козеозёрском монастыре?

— Зачем же тогда нужно уврачевание, если его уроки необходимо забыть? Нет, Максим, ты не попадал в монастырь. Но шрамы разной давности, что свидетельствует о том, что тебя, Максим, регулярно истязали. Ответь, как ты думаешь, почему тебя в обители могли так долго и так изощрённо пытать, а затем бетатрином замести следы?

Максим посмотрел на него с жуткой мукой в глазах и севшим от напряжения голосом произнёс:

— Я не знаю… и я… я не хочу знать… О, Кир… я больше не хочу жить…

Кир взял его бессильно висящую руку, поднёс её к его глазам и показал ему шрамы на запястье и предплечье.

— Ты и тогда не хотел жить, Максим…

Максим в ужасе посмотрел на свои запястья и вспомнил, что всегда удивлялся, откуда у него эти шрамы, когда он так поранился? И вдруг у Максима прояснилось сознание. Он вспомнил день, когда после общего богослужения и трапезы, насытившись долгожданным и радостным общением, они возвращались с братьями из храма в свои кельи, чтобы провести следующую неделю в уединении, физических упражнениях, чтении, аскезе и молитвах, он краем уха услышал своё имя. Повернувшись, он увидел, как владыка указывает на него рукой какому-то неизвестному господину, который стоял с ним, как старый знакомый. Он пытается разглядеть его лицо, но не смог: на нём, по традиции обители был надет капюшон. Но когда человек повернулся, Максим сильно испугался: ему показалось, что под складками капюшона была тьма, сквозь которую он увидел, как человек мерзко усмехнулся и расплылся в сладострастной улыбке. Максим, как-то странно обессилев, с отвращением и страхом отвернулся и, закутавшись поплотнее в свой капюшон, быстро вернулся к себе в келью, там упал на колени и стал горячо молиться. И с этого дня что-то произошло… Владыка вдруг стал недоволен его послушанием, хотя Максим прилежно выполнял все упражнения, обеты и посты, постоянно делая замечания отцу Александру, что тот не справляется со своим послушником, и затребовал Максима к себе в резиденцию для личного разговора и исповеди. Отец Александр не пустил его одного, а сам лично отвёз и пребывал всегда рядом с ним. Перед исповедью он крепко обнял его и успокоил, сказав, что всё будет хорошо, и, что владыка суров, но справедлив, и, что бы не сказал владыка, Наставник всегда любит его и считает его настоящим послушником и аскетом. Он вспомнил его горячие и сострадающие глаза, его измученную улыбку, когда вдруг открылась дверь, и Максима пригласили войти, как он настоял, чтобы войти вместе с ним. Владыка допрашивал сурово, в пси-режиме, но Максим был спокоен: он стоял на коленях и был открыт перед Господом, доверяя владыке все трудности своего послушания, все самые тончайшие помыслы, все свои греховное слабости, от всего сердца со слезами каялся в них. Владыка остался его исповедью доволен и послал его в альфа-центр, чтобы зафиксировать добрые плоды покаяния во избежание дальнейших искушений. Максим был очень рад, что всё так по-доброму закончилось, пока не увидел невыразимый страх в глазах отца Александра… он зачем-то стал возражать владыке. За Максимом пришли какие-то незнакомые люди. Увидев их, Наставник что-то громко воскликнул, схватил Максима за руку и не хотел с ними отпускать… но владыка что-то сказал ему, и он, как будто его отключили, безвольно разжал пальцы и выпустил его… Что же за беда произошла в тот момент? Что было дальше? Он ничего не помнит… Что же? Его память сбросили до этой контрольной точки?