Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Я нашёл в навигаторе посёлок Трёхгорка и проложил маршрут. До места было порядка пятидесяти километров, с нашей скоростью это сорок минут пути. Мы поехали. Вернулись к перекрёстку дорог и дальше свернули опять на восток.

— Андрей, — через некоторое время обратился ко мне Питирим. — Я совсем ничего не знаю о тебе. Как ты вообще живёшь? Расскажи!

Это было так неожиданно, что я немного растерялся. Я не знал, что о себе говорить.

— Ты что-то конкретное хотел узнать? — попытался вывернуться я.

Питирим покачал головой.

— Да нет, ничего конкретного. Просто ты меня спас и столько помогаешь… Ты оставил свои дела ради этого. У тебя же есть свои заботы и попечения. Вот я и хотел узнать, как ты живёшь?

Я тяжело вздохнул и грустно посмотрел на него.

— Эх, Питирим, — сказал я, — хороший же ты, всё-таки, человек, что обо мне так хорошо думаешь! Нет у меня забот и попечений. Я же всерьёз воспринял цель жизни, которую мне внушали с детства: цель жизни — это счастье, а счастье — это беззаботная жизнь. И я к ней всё время и стремился. Всё же, вот, сделал для этого! Учился хорошо, чтобы потом найти необременительную работу. С девушкой складывались отношения… Как только я понял, что слишком всё серьёзно, — расстался с ней. Даже домашних питомцев не завёл, чтобы не обременить себя ни в коем случае. Тут питона предлагали, он ест один раз в месяц, в остальное время спит, — отказался. Сдался он мне! Вокруг меня очень много хороших знакомых людей, но… в мой День рождения никто не пришёл ко мне. Я тогда и не придал бы этому значения… Но теперь я — другой, и понимаю: насколько мне никто не нужен, настолько и я сам не нужен никому… Даже своим родителям. Они улетели на Марс ещё в моей ранней юности и слали мне оттуда приветы.

Я утёр лицо рукой — глаза защипали слёзы. Питирим молчал, и я тогда снова заговорил:

— Ты спрашиваешь, как я живу? Я тебе подробно расскажу. В восемь утра звонит будильник. Я встаю и бегу в парк на пробежку. Потом завтракаю. Сажусь в магнекар и еду на работу. На работе до обеда я осуществляю мониторинг оверхитинга сплит-системы перкуссионного реагирования, потом обед, во время которого у меня лёгкая интрижка с коллегой. После обеда я продолжаю осуществлять мониторинг оверхитинга сплит-системы перкуссионного реагирования. В конце рабочего дня сажусь в магнекар и еду домой. Дома ужинаю, отдыхаю обычно в виртуале. Иногда я в виртуале не один, а с ребятами. Иногда иду в спортзал или бассейн за нагрузкой.

Питирим молча слушал. Я покосился на него и спросил:

— Тебе, наверное, тошно всё это слушать?

Питирим ласково посмотрел на меня и сказал:

— Нет, не тошно. Больно.

Я промолчал, но он молчал тоже. Тогда я осторожно спросил:

— А как живёшь ты?

Питирим посмотрел на меня так, как будто бы спрашивал, точно ли я хочу об этом знать? Я ответил на это твёрдым взглядом, и он начал говорить.

— Я родился в семье священника, вырос в братской среде. Моя мать была хорошо образована и она дала мне блестящее образование. Я рос в большой любви: в любви братьев и сестёр, в родительской любви. Мы жили небольшой общиной в этом посёлке, в Луговом. Мой отец как раз и был одним из священников этой общины. Когда скончался братский епископ, который ещё помнил времена гонений, то община избрала нового епископа — брата моего отца. Я, вдохновленный жизнью отца и дяди, также решил принять священство, и община меня поддержала, дядя рукоположил. Но когда пришли новые времена, гонения возобновились. Мой отец и дядя были сосланы в исправительный монастырь и, чтобы мы не делали, их не удалось спасти. Отец был уже не молод, его сердце не вынесло мук истязаний. Не выдержав боли утраты, тяжело заболела моя мать. Ей и мне, как семье священника, снизили социальный рейтинг до нуля, лишив нас возможности работать и зарабатывать, получать хоть какую-то медицинскую помощь. Но община нас не оставила, взяла на содержание. У нас в братстве были и есть замечательные врачи из нашей и других общин, они лечили мою мать. Так как наше братство осталось без епископа, нам предложили присоединиться к епископу «Истинной церкви». Братство отказалось, и, как это было раньше, приняла решение выбрать епископа из братских священников. Из нескольких кандидатур выбрали меня, не посмотрев на мой возраст… Я, конечно, был слишком молод для этого, но сыграло роль, во-первых, что мои отец и дядя были из рода новомученников прошлого века и сами приняли мученическую смерть; во-вторых, стало ясно, что скоро следом за моим дядей будут сосланы даже те епископы, которые не являлись братскими, но всеми силами поддерживали братство, а по древнему обычаю необходимо, чтобы рукополагающих епископов было не менее трёх, для свидетельства, что избрание достойно. Поэтому моё поставление в епископы оказалось довольно спешным, тайным, но своевременным: не прошло и месяца, как все епископы были сосланы. Меня действительно зовут Пётр. При рукоположении я выбрал имя исповедника веры, владыки Питирима. Так я в двадцать восемь лет и стал епископом…

Я подумал: вот, мне сейчас 25 лет… А я себя и представить не могу на месте Питирима.

Он же продолжал:

— Конечно, когда про моё рукоположение узнали, это разозлило епископов «Истинной церкви». Меня заставили прийти в церковный суд, где призвали, к так называемому «покаянию»: я должен был отречься от «ереси братской жизни и раскола», затем бы меня приняли в сущем сане епископа в «Истинную церковь», и… Если бы я сделал это, то предал бы и отца, и общину, и всех тех, кто молился за нас, кто пострадал за нас, кто всей своей жизнью свидетельствовал, что наша община — это община Христова. Я предал бы тех благовестников, исповедников веры и пророков, кто пролил свою кровь в начале прошлого века, и присоединился бы к потомкам тех, кто эту кровь проливал. И конечно же, я предал бы Бога, имя Которого стало попираемо на Земле, слово о Котором перестало звучать в храмах. Если бы я принял это, тогда и мне пришлось бы замолчать. А я не мог… и я отказался. Тогда мне нарекли имя: «Противоречащий», моё исповедование веры признали еретическими, мою общину и всех, кто вступился за меня, — еретиками, опасной сектой. И начались расправы. Многих братьев и сестёр заставили уехать, всех священников вслед за епископами сослали в монастыри. Однажды ночью к нам в дом ворвались вооруженные люди, искали меня, но меня в доме не было, и они зверски расправились с моей матерью. Она умерла от ножевых ран…

Его голос немного дрогнул. Я мельком взглянул на Питирима, но в его глазах не было слёз. Он продолжал свой рассказ:

— Убийц так и не нашли, хотя все понимали, кто они или хотя бы… откуда они. Я был вынужден скрываться, ведь я оставался единственным, кто мог рукоположить других священников, а после массовых чисток уже не оставалось почти ни одной общины, где оставались священники. Ситуация была критической, но верующие молились, и в каждой общине взращивались братья, которые готовили себя к священству. Теперь вот я и езжу от общины к общине, поставляю священников, венчаю браки, крещу людей, исцеляю больных… Я обошёл почти все… Мы с тобой держим путь в самую дальнюю общину, где есть братья, которые приуготовили себя к священству. Быть священником в такое время — это подвиг, но братья идут на это, понимая, что, если об этом станет известно, это не ограничится лишь наказанием в виде снижения социального рейтинга. Это закончится ссылкой в монастырь и, скорее всего, смертью. К сожалению, одного из братских священников, отца Николая отправили в Козеозёрский монастырь, а храм передали священнику «Новой истинной церкви». Судьба отца Николая теперь неизвестна, я молюсь, чтобы Господь сохранил ему жизнь. Сегодня ночью я рукоположил несколько священников из братьев этой общины… Вот, вкратце, и всё, что можно сказать о моей жизни…