Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Итак. Деревня сектантов. Туда ушёл Максим. И он имеет представление, где она находится. Далее. Александр и этот владыка Питирим. Они идут предположительно в общину противоречащего. Какова вероятность, что это и есть та самая деревня сектантов? Пятьдесят на пятьдесят. Единственный, кто не знает, куда идти, это он, Серафим. Возвращаться на место, чтобы пойти по их следам, бессмысленно, это до первого дождя. След остынет, направление он потеряет, и что он тогда будет делать в горах один? Должен быть другой способ. Обращение с этим вопросом к полковнику исключено. За это владыка точно его по головке не погладит. Но есть одна зацепка… Сектанты пристают со своими разговорами о Боге… это значит, что в мегаполисе проповедуют их миссионеры. Его озарила идея: почему бы ему не стать объектом их миссии? Правда, дело это было трудоёмкое… но, с другой стороны, в голову ничего оригинальнее пока не приходило. К кому шли их проповедники? К пацанам. Ну… на молодёжь он внешне не тянет. Но может быть, они проповедуют среди неблагополучных слоёв населения? Надо бы найти одежду попроще и погулять по улицам с молитвой, вдруг он кого-нибудь из них увидит. Он решил так и поступить, но сначала — выспаться до ночи или даже до утра. Он чувствовал, что прекрасно заснёт, несмотря на кофе и употребленные энергетики.

К вечеру он проснулся, и даже не сразу понял, где он. Потом сообразил и тут же встал. Он, преклонив колени, горячо помолился, вспомнив в молитве терпящего боль и лишения брата Максима, об освобождении от власти противоречащего отца Александра и об упокоении со святыми брата Савватия… Только о себе он не знал, о чём молиться. О себе он мог только благодарить. Серафим приложился губами к нательному кресту, всем сердцем высказывая Господу не высказанное… Господь же — сердцеведец и знает сокровенное желание его сердца! Серафим снял с шеи медальон, открыл его и долго созерцал лик Пречистой. Он особо почитал Богородицу. Молитва к Пречистой с самого первого дня, как он её услышал, вошла в его сердце, вызывая особенный трепет. Со Христом он ощущал себя воином, с Ней — он не мог быть им. Её кротость и чистота обличали его, он становился безоружным, без кожи… И именно Её заступничество он всегда ощущал в своей жизни.

— Всесвятая Владычица Богородица, свет помрачённой моей души, надежда, покров, прибежище, утешение и радость моя! — воскликнул Серафим и прижался губами к её лику. Его глаза увлажнились, разгорелось и очистилось сердце. Он закрыл медальон и обратно повесил его себе на шею.

После он отжался несколько раз от пола, заказал себе что-то к ужину из полицейской столовой, с большим аппетитом всё съел и уселся с чашечкой кофе искать в псинет себе одежду. Он просмотрел коллекции пары молодежных магазинов и выбрал себе штаны свободного кроя, тунику с капюшоном и ярко-красного цвета тёплую куртку с подогревом, вязанную чёрную шапку. Заказал себе спидджамперы, бельё, носки. За всё он заплатил переводом со своего счёта, на котором мёртвым грузом лежала астрономическая сумма, которая только с каждым годом возрастала в процентах. Ведь всё это время на нём были или тюремная роба, или послушническая риза, или военная форма…

Через пару часов по пневмопочте стали приходить посылочки. Он примерил на себя мирянскую одежду и вздрогнул, увидев себя в зеркале. Он совершенно отвык от такого своего вида. Кроме того, вся одежда оказалась до маразма чистой, и это было чистое палево. Ничего, это поправимо. Он швырнул куртку на пол и истоптал её грязными ботинками, надел и снова посмотрелся в зеркало. Достичь нищенского вида всё равно не удалось. Правда, неплохо смотрелась недельная щетина — её надо обязательно оставить. Он скорчил рожу, поскреб ногтями по щеке и отправился на улицу.

Ближе к полуночи Серафим вышел из дверей гостиницы и пошёл к оживлённой улице, посматривая по сторонам, есть ли за ним хвост. Он не имел никаких иллюзий в отношении полковника. На роль хвоста вполне подходил молодой парень, который сидел на своём спидборде на обочине дорожки для личных передвижных средств, и разговаривал с кем-то в пси-очках. Серафим зафиксировал в памяти детали его одежды и спидборда, чтобы потом, если он увидит его рядом ещё раз, принять соответствующие меры. Потом засунул руки в карманы и пошёл куда глаза глядят, углубляясь в суету мегаполиса.

Сколько же вокруг было людей! Он шёл по улице среди высоченных домов из тёмного стекла, среди слепящих витрин и рекламных огней. Движение на широких улицах мегаполиса напоминало течение жидкости в вязкой среде: в центре улиц, там, где были проложены магнерельсы, скорость движения была высокой, по бокам, где располагались дорожки для электрических и механических транспортных средств она снижалась и почти совсем терялась в броуновском движении толпы на тротуарах.

Удивительно, вроде была уже ночь, но все люди куда-то спешили, значит, у всех было какое-то неотложное дело. Серафим по привычке сначала каждому вглядывался в лицо, потом устал, просто голова пошла кругом. Он уже не видел отдельного человека — люди сливался в толпу, да и сам он был уже человеком толпы.

На него действительно никто не смотрел и даже не обращал внимания. А один раз девушка в пси-очках просто врезалась в него, не заметив. Хотя не понятно, как его, Серафима, можно было не заметить. В другой раз он сам врезался в опору освещения, когда засмотрелся на мимо проходящую девушку, которая была одета в тончайшего покроя обтягивающую одежду телесного цвета. Серафим зажал глаза рукой, прошептал молитву Господню и украдкой перекрестился. Да… легко хранить святость в обители, а вот попробовал бы кто-нибудь остаться святым в мегаполисе… Зря он в душе подтрунивал над братом Максимом, что тот так быстро сдался, согрешив с первой встречной. Сам он считал своё предприятие духовно опасным и посчитал, что нужно крепче молиться, чтобы быть бдительным. Этим дьявольским помыслам только дай лишнюю секунду, и они уже норовят с твоей волей сложиться и укорениться в душе твоей, чтобы начать терзать её страстью и ввергать в мучения.

Сегодняшняя прогулка должна была быть разведкой. За то время, которое он провёл на улице, он понял, что в центре мегаполиса слишком все благополучно и холёно, и здесь ему делать нечего.

«Если бы я был сектантом-миссионером, — подумал он, — куда бы я пошёл? Конечно, на окраину, в спальные районы. Скорее всего, там те самые «пацаны «».

Он зашёл в подземку, доехал на ней до предпоследней станции и вышел. Он стоял среди многоэтажных высотных жилых блок-хаусов, между ними улицы были пусты. Люди выходили из подземки, сразу разбегались по блокам, никто не общался, да и не было никого во дворе. Он походил кругами вокруг блок-хаусов — куча камер наблюдения, и нигде ни компаний, не бездомных.