Александр Сигалов - Жгугр. Будем жить! [СИ]

«Я ее найду! Скажу ей прямо, чтобы убиралась из моей жизни! Долг ей надо было отдавать! Для этого надо трахаться с каждым встречным? Шлюха! Да через нее полк проехал! Сейчас я ее пошлю! Но вначале поговорю с ней. Пусть скажет мне, как могла! Пусть объяснит! Там, в тайной комнате, с этими божками на стенах, она не сможет врать! Она им отдавала всё?» — спрашивал он себя. И сразу зло иронизировал — «Нет, половину! Не нужны мне от нее объяснения. Все кончено, и баста! Там все началось, пусть там же и закончится!»

За чтением подобных мантр Саша не заметил, как оказался на Малой Конюшенной. Ноги сами несли его по узкой тропе между Мойкой и забором. Саша живо представлял себе, как он войдет в комнату и выскажет ей все что думает. Или ударит. А может, изнасилует.

С этими мыслями он дошел до другого конца здания. «Надо быть внимательнее!» — решил он, повернув назад. Скрупулезно рассматривая ограду, он вернулся. Потом еще раз, и еще, прогулялся вдоль забора, спотыкаясь о пустые пивные бутылки, но лаза нигде не было, как будто и не существовало вовсе. Ограда была девственна, как после евроремонта — ни трещинки, ни расщелинки.

«Она точно была здесь, эта комната!» — огорчился Саша. — «Не могла же она исчезнуть?»

В растерянности зашел он в Пляжное подворье. Там было пусто, только двое загулявших парней пили пиво в песочнице, очевидно вспоминая детство. Саша также присел на край песочницы, полной самого настоящего сырого песка и принялся перебирать его запотевшими пальцами.

Утреннее солнце, прямыми лучами стучавшее в окно, слепило глаза и настаивало: «Алина, хватит спать!» Но просыпаться не хотелось, и еще больше не хотелось вспоминать, почему именно не хотелось просыпаться. В конце концов пришлось. Алина все вспомнила, и неуютно поёжилась. «Что теперь будет?» — индейским томагавком повис вопрос над рыжей головкой. Произошло худшее, что могло произойти: на поверхность, гнилым раздувшимся трупом, всплыло то, что Алина упорно пыталась забыть. Будь проклят этот Мерфи со своими законами! Наверное, теперь Саша ее бросит? И самое ужасное — будет прав! Потому что она сама, сама виновата, виновата, виновата! Так глупо спалиться! Из-за тупого видеоролика. Как она не хотела идти на эти съемки! Но денег тогда катастрофически не хватало, и вдруг такое шикарное предложение. Столь щедро оплачиваемое. И хотя внутренний голос роптал Кассандрой, долбил дятлом — никогда не стоит сниматься на камеру, она его не послушала. Толстяк-продюсер уверял, что съемки предназначаются для иностранных клиентов, только для далекой Америки… Обещал процент с продаж. Все названивал: «Ну, ты придешь? Я сделаю из тебя звезду!» И тогда она решилась: пошла в ту гостиницу, поднялась на четвертый этаж… Когда привели того молодого кобеля, он даже показался ей симпатичным. И он четко и размеренно отработал по ней всю программу, она даже кончила на третьем дубле. Эх, не надо было туда идти…

Наскоро одевшись, девушка ласточкой вылетела из дома. Самообладание покинуло ее, эмоции рвали на части; надо было успокоиться и понять, как жить дальше. Ноги сами понесли ее туда, где она пропадала все последние месяцы — в тайную комнату, к Императорским конюшням. Свернув в знакомую лазейку, она спустилась по каменным ступеням и открыла кованую дверь — в помещении было темно и прохладно. Девушка протянула руку наверх, туда, где в узкой выемке стены были спрятаны свечки-таблетки. Слава Богу, они были на месте! Достав парочку, она поместила одну в низкий мраморный подсвечник формы лотоса перед иконкой со спрутом, другую зажгла перед девой и накрепко заперла дверь. Внешний мир разом отстранился, оставшись в другом измерении. В комнате воцарились спокойствие и благодать. Только гулкие удары ее собственного сердца нарушали неземной покой этого пространства; присев на розовый пуф, она глубоко выдохнула и отключилась, утонув в забытье.

Алина не знала сколько времени она отсутствовала, но очнулась она бодрячком. Алина задумалась. Конечно, все это очень обидно, но что она может сделать? Каждый имеет право на ошибки! Чужим разумом жизнь не проживешь, а в том, что она живет именно свою жизнь, сомневаться не приходилось. Алина знала: у нее есть сила, цель и предназначение. Перед ней возникла бабушка: властная, крепкая до последнего дня жизни женщина древнего финно-угорского знахарского рода. «Чти Род. Береги Землю. Держи Небо», — учила бабушка. Это бабушка настояла, чтобы новорожденную девочку нарекли Аленой, но отцу нравилось более современное и модное «Алина» — так и повелось. Много позже Алина узнала: «Алина» — значит чужая. И правда, она ощущала себя чужой окружающему ее миру: миру синтетических материалов, вездесущих гаджетов и всеобщей борьбы за общую справедливость, непричастной миру телевизора и интернета, не от мира сего, от мира иного — мира бабушки. Бабушка рассказывала, что мир состоит из трех слоев: верхний мир богов или мир Прави. Средний мир наш, мир Яви. И мир нижний Нави, обитель предков и демонов. Бабушка учила, что для сохранения души следует пребывать в мире с духами мира Яви, поддерживать связь с предками и создавать контакт с высшими силами. «Чти Род. Береги Землю. Держи Небо!» Вот и сейчас при воспоминании о бабушке, в душе у девушки зародилась и окрепла маленькая камерная пугливая надежда.

Встав на колени перед иконой спрута, она принялась горячечно молиться, слова сами рождались на губах. «О, Спаситель, дай мне силы пройти этот путь до конца. Дай силы завершить незавершенное. Дай силы сделать то, ради чего я здесь!» Алина почувствовала близкое присутствие. Пред ее изумленным взором, чудище с картины моргнуло, и она услышала отчетливое: «Тихвин. Поезжай в Тихвин». В боку кольнуло, живот задрожал. На всякий случай Алина оглянулась, но в помещении никого не было. Она пристально всмотрелась чудищу в распахнутые очи и вновь ясно увидела, как веки спрута неспешно опустились и поднялись. Горячий вихрь промчался сквозь Алину и вышел через третий глаз. Душа девушки расправилась и просветлела. Теперь она знала, что делать. Алина молвила: «Спасибо!», поклонилась иконе и вышла из комнаты.

Разбитый и отчаявшийся Саша вернулся домой — дом был пуст, как и пространство на донышке его души. Саша чувствовал, что перенес хирургическую операцию — кусочек счастья, с которым он успел сжиться, слиться и срастись жестко ампутировали и эта внезапно образовавшаяся пустота саднила, ныла и требовала заполнения. Хотелось забить, зашить, и затоптать эту ноющую резь.

Саша вышел в магазин. Там он приобрел пива, две полушки «Столичной», пачку «Явы», батон и банку солений. Приобретенные богатства Саша расставил на столе и начал квасить. Пил он усердно и трудолюбиво, раз от раза выкуривая очередную сигу и закусывая огурцом. Его старания были вознаграждены — вскоре голова помутнела, а по телу разлилась приятная нега.