Курт Воннегут - Завтрак для чемпионов [litres]

Рабочий сказал:

– Не знаю, сколько в ней лошадиных сил, знаю только, как мы ее прозвали.

– А как вы ее прозвали? – спросил Двейн и обрадовался, что у него прошла эхолалия.

– Мы ее зовем «Сто негритосов» , – сказал рабочий. Это было воспоминание о тех временах, когда все тяжелые земляные работы в Мидлэнд-Сити делали негры.

Часа в два дня Двейн поехал к себе в контору, стараясь ни с кем не встречаться: у него снова началась эхолалия. Он ушел в свой кабинет и стал искать в ящиках, чего бы ему почитать, над чем подумать. И он наткнулся на рекламную брошюру фирмы резиновых изделий, которую получил месяца два назад. Выкинуть он ее не успел.

В брошюре рекламировались еще всякие кинофильмы, вроде тех, какие Килгор Траут видел в Нью-Йорке. В брошюре были кадры из этих фильмов, и от них пошло раздражение в мозг Двейна, а оттуда пошли импульсы в тот участок спинного мозга, откуда шло сексуальное возбуждение. Это возбуждение вызвало набухание кровеносных сосудов, и все органы Двейна отреагировали на этот импульс.

Поэтому Двейн и позвонил по телефону Франсине Пефко, хотя она и находилась всего футах в двенадцати от него.

– Франсина? – сказал он.

– Да? – сказала она.

Двейн с трудом поборол свою эхолалию.

– У меня к тебе просьба, с такой просьбой я еще никогда к тебе не обращался. Но обещай, что ты мне не откажешь.

– Обещаю, – сказала она.

– Я хочу, чтобы мы с тобой сию минуту ушли отсюда, – сказал он. – И поехали в Шепердстаун в «Мотель-люкс».

Франсина Пефко была вполне согласна поехать в «Мотель-люкс» с Двейном. Она считала, что это – ее долг, в особенности теперь, когда он такой подавленный, издерганный. Но она не могла так просто оставить на весь день свое место в конторе, потому что ее стол был нервным центром всей конторы Двейна Гувера.

– Завел бы себе шальную девчонку, пусть бы и убегала с тобой, когда тебе вздумается, – сказала ему Франсина.

– Не нужна мне шальная девчонка, – сказал Двейн. – Мне ты нужна.

– Ну, тогда запасись терпением, – сказала Франсина. Она пошла в общий зал – попросить Глорию Брауниг, белую кассиршу, занять на время ее место.

Глории очень этого не хотелось. Всего месяц назад на двадцать пятом году жизни она перенесла тяжелую операцию после выкидыша, случившегося с ней в гостинице «Рамада», в Грин-Каунти, на автостраде № 53, напротив входа в Окружной парк имени Первопоселенцев. Было в этой истории и несколько странное совпадение: отцом нерожденного младенца был Дон Бридлав, белый газовщик, который когда-то изнасиловал Патти Кин на автомобильной стоянке у спортивного клуба. И у этого типа была жена и трое детей!

Над столом Франсины Пефко висел плакатик – ей подарили этот плакат в шутку на прошлогоднем Рождественском балу, устроенном конторой в «Отдыхе туриста».

Плакат правильно оценивал истинное положение вещей. Вот что там было написано:

Глория заявила, что она не желает обслуживать нервный центр.

– Никого я не желаю обслуживать, – сказала она.

И все же Глория заняла место Франсины за ее столом.

– Раз у меня не хватает смелости покончить с собой, – сказала она, – так буду хотя бы делать то, что мне скажут, – на пользу человечеству.

Двейн и Франсина поехали в Шепердстаун в разных машинах, чтобы не привлекать к себе внимания. Двейн снова ехал в демонстрационной машине, Франсина – в своем красном спортивном «туристе». На бампере у него была наклейка. На ней было написано:

Конечно, это было очень предупредительно к Двейну – налепить на бампер своей машины его рекламу. Но Франсина всегда была очень предупредительна по отношению к нему, всегда радела за интересы своего друга, своего Двейна.

И Двейн старался как мог платить ей взаимностью. Например, в последнее время он прочитал немало книжек и статей о взаимоотношениях мужчины и женщины. По всей стране шла сексуальная революция, и женщины требовали, чтобы мужчины в интимных отношениях уделяли им как можно больше внимания, а не думали только о собственном удовольствии. Двейн очень старался это делать, пока не перестарался, так что Франсина сказала, что в любовных делах он проявляет к ней чересчур много внимания. Его это не удивило. В книжках, которые он читал про эти дела, говорилось, что проявлять слишком уж большое внимание опасно.

И, направляясь к «Мотелю-люкс» в этот день, Двейн надеялся, что он не перестарается и не уделит слишком много внимания, когда это не нужно.

Как-то Килгор Траут написал повестушку о том, как важно в любви проявлять внимание там, где надо. Написал он эту повесть по совету своей второй жены, Дарлины: она сказала, что порнографической книжкой можно составить себе состояние. Она ему сказала: пусть герой повести так хорошо понимает женщин, что может соблазнить любую из них. И Траут написал повесть под названием «Сын Джимми Валентайна».

Джимми Валентайн был герой книги, написанной другим писателем, – такой же знаменитый выдуманный герой, как знаменит выдуманный мной Килгор Траут. В той, другой книжке Джимми Валентайн обрабатывал кончики пальцев наждачной бумагой, чтобы они стали сверхчувствительными. Он был взломщиком сейфов. И его осязание было настолько тонким, что он мог открыть любой сейф на ощупь, чувствуя, как действует механизм.

Килгор Траут придумал сына для Джимми Валентайна и назвал его Ролстон Валентайн. Ролстон Валентайн тоже обрабатывал кончики своих пальцев наждаком. Но он сейфов не взламывал. Он так искусно ласкал женщин, что они тысячами становились его рабынями. Ради него они бросали мужей и любовников, как писал Траут, и Ролстон Вален-тайн стал президентом США, потому что за него голосовали все женщины.

Двейн и Франсина занимались любовью в «Мотеле-люкс». Потом они еще полежали в постели. Постель была мягкая. Франсина была прекрасно сложена. И Двейн тоже был сложен прекрасно.

– А мы раньше никогда не ездили сюда днем, – сказала Франсина.

– Меня тоска заела, – сказал Двейн.

– Знаю, – сказала Франсина. – А теперь легче стало?

– Да, – сказал Двейн. Он лежал на спине, скрестив ноги и заложив руки за голову. Все его тело обмякло, словно в полусне.

– Я так тебя люблю, – сказала Франсина и тут же поправилась: – Знаю, я обещала никогда этого не говорить, а сама все время нарушаю обещание, не могу иначе.

Дело в том, что у нее с Двейном был уговор – никогда не говорить про любовь. С тех пор как жена Двейна наелась порошка «Драно», Двейн и слышать не хотел про любовь. Это у него было больное место.