Дэвид Митчелл - Костяные часы

– Прекрасно, наше терпение в последнюю минуту вознаграждено, – объявляет седой проводник, старательно выговаривая английские слова. – Это кит-горбач. Видите, у него на спине горбы? Сегодня утром здесь было несколько китов, и я очень рад, что этот задержался ради нас…

Я рассеянно размышляю, выбирают ли киты имена друг для друга, похоже ли плавание на полет, страдают ли они от неразделенной любви и кричат ли, когда в их плоть впивается гарпун, начиненный взрывчаткой. Конечно же да. Грудные плавники бледнее китовой спины; они шевелятся, а я вспоминаю, как Джуно и Анаис плавали в бассейне. Лежали на спине, визжали: «Не отпускай, папочка!» А я, стоя в мелком конце бассейна, по пояс в воде, уверял их, что не отпущу ни за что и никогда, пока они сами об этом не попросят, а они доверчиво глядели на меня широко раскрытыми глазами.

«Позвоните, – мысленно внушаю я им, в Монреале. – Позвоните папе. НЕМЕДЛЕННО».

Жду. Считаю до десяти. До двадцати. До пятидесяти…

…звонит, черт возьми! Дочери меня услышали!

Нет. На экране высвечивается: «Гиена Хэл». Не отвечай.

Не хочется, но придется: разговор о деньгах.

– Привет, Хэл! Слушаю.

– Добрый день, Криспин. Связь барахлит. Ты в поезде?

– На лодке. В заливе Хусавик.

– Залив Хусавик… Это где – на Аляске?

– На северном побережье Исландии. Я тут на фестивале в Рейкьявике.

– А, ну да. Кстати, поздравляю. Я в понедельник утром узнал, что Ричарда Чизмена освободили.

– Правда? А официальным кругам об этом стало известно только во вторник.

Невзирая на прозвище Хэла, его смех нисколько не похож на хохот гиены: это клекочущая череда гортанных смычек, которая напоминает звук тела, катящегося по деревянным ступеням в подвал.

– А Джуно и Анаис с тобой? Говорят, Исландия – рай для детей.

– Нет. Я собирался поехать с Кармен, но…

– А, да-да. Ну что ж, рыба в море, се ля ви, готовь гарпун – что возвращает нас прямиком к сегодняшним телефонным переговорам с «Эребусом» и «Бликер-Ярдом». Дискуссия была весьма откровенной, и по ее итогам составлен список чрезвычайных мер.

Норман Мейлер, Дж. Д. Сэлинджер или даже доктор Афра Бут в этот миг зашвырнули бы свои телефоны подальше и смотрели бы, как они – плюх! – скрываются в глубине за бортом.

– Так… И мои авансы тоже в этом списке?

– Проблема номер один. Они считались авансами в две тысячи четвертом году, когда ты подписал договор. Пятнадцать лет назад. А теперь «Эребус» и «Бликер-Ярд» утверждают, что раз ты до сих пор не представил новой книги, то не исполнил условия договора и выплаченные тебе авансы превратились в долг, подлежащий возврату.

– Глупости. Фигня все это. Правда, Хэл?

– С юридической точки зрения они совершенно правы. Оспаривать это бесполезно.

– Но они же приобрели эксклюзивные права на новый роман Криспина Херши!

– А вот это проблема номер два. И эту пилюлю уже ничем не подсластить. «Сушеные эмбрионы» продавались прекрасно, тиражи достигли полумиллиона экземпляров, но, начиная с «Рыжей обезьяны», продажи твоих книг превратилась в «сессну» с одним крылом. Твое имя все еще на слуху, но по уровню продаж в лучшем случае где-то в середине списка. Когда-то Царство середнячков считалось неплохим местечком и давало возможность заработать: средние продажи, средние размеры авансов, потихонечку, полегонечку… Но, увы, этого царства больше не существует. «Эребус» и «Бликер-Ярд» заинтересованы в возврате аванса больше, чем в новом романе Криспина Херши.

– Но я не могу вернуть деньги, Хэл… – Метко пущенный гарпун выпускает потроха из моей платежеспособности, лишая меня и самоуважения, и пенсии. – Я… я… их уже истратил. Давно уже. Или Зои их истратила. Или адвокаты Зои.

– Да, но у тебя есть недвижимость в Хэмпстеде.

– А вот это уже не их собачье дело! Дом я им не отдам! – С палубы на меня неодобрительно смотрят туристы. Я что, кричу? – Хэл, они же его не отберут, правда?

– Поведение их юристов внушает определенные опасения.

– А что, если я предъявлю им свой новый роман… ну, недель через десять?

– Криспин, это не блеф. Твоя книга им не нужна.

– И что же делать? Сфальсифицировать мою смерть? Объявить, что я покончил с собой?

Мою мрачную шутку Хэл почему-то воспринимает всерьез:

– Тогда они подадут в суд на твоего душеприказчика, то есть на меня; затем страховая компания начнет расследование, так что если только ты не попросишь политического убежища в Пхеньяне, то наверняка получишь три года за мошенничество. Нет, единственный выход – продать на Франкфуртской ярмарке твой роман об австралийском маяке, причем за приличные деньги, чтобы успокоить «Эребус» и «Бликер-Ярд». Кстати, аванса тебе сейчас никто не выплатит. Так что присылай мне первые три главы.

– Ну… Понимаешь, роман… несколько эволюционировал…

Явственно представляю, как Хэл беззвучно изрыгает проклятья.

– Эволюционировал? – переспрашивает он.

– Во-первых, действие романа происходит в Шанхае.

– В Шанхае? В тысяча восемьсот сороковые? В эпоху Опиумных войн?

– Нет, в современном Шанхае, практически в наши дни.

– Так… Я и не знал, что ты у нас синолог!

– Китайская культура – древнейшая в мире! Китай – это мировая кузница. И сейчас у нас поистине век Китая. Китай – это очень… современно. – Ну и ну! Криспин Херши расхваливает агенту свой роман, как молокосос с курсов писательского мастерства.

– И каким боком там австралийский маяк?

Я вздыхаю. Раз, потом другой.

– Никаким.

Хэл наверняка приставляет к виску воображаемый пистолет.

– Зато сюжет – зашибись. С бизнесменом, измученным джетлагом, случается серьезнейший нервный срыв в огромной шанхайской гостинице, где наш герой встречает священника, президента крупной корпорации, уборщицу и женщину-экстрасенса, которая слышит голоса, ну, такое бессвязное бормотание. В общем, крутой замес из «Соляриса», Ноама Хомски, «Девушки с татуировкой дракона» и чуть-чуть «Твин-Пикс», представляешь?

Хэл наливает себе виски с содовой; слышно, как шипят пузырьки. Голос звучит глухо, укоризненно.

– Криспин, ты что, пишешь фантастику?

– Я? Ни в коем разе. Там фантастического примерно треть. Ну, самое большее – процентов пятьдесят.

– Книга не может быть наполовину фантастической точно так же, как женщина не может быть наполовину беременной. Сколько страниц ты уже накатал?

– Прилично. Страниц сто.

– Криспин. Меня не обманешь. Признавайся – сколько?

Ну вот как он всегда все знает?

– Тридцать. Но все остальное уже твердо выстроено, – отвечаю я.

Гиена Хэл, скрипнув зубами, выдыхает:

– Охренеть…

Из моря вздымается китовый хвост. С полосатого хвостового плавника ручьями стекает вода. «У каждого кита уникальная форма и окрас хвостового плавника, – рассказывает проводник, – что позволяет исследователям отличать китов друг от друга. А сейчас мы увидим, как кит ныряет…» Хвостовой плавник вспарывает воду, и гость из морских глубин исчезает. Пассажиры смотрят ему вслед, будто навсегда прощаются с другом. Я смотрю ему вслед, будто сожалея, что из-за долбаного делового звонка упустил единственную возможность познакомиться с представителем семейства китовых. Американское семейство передает из рук в руки коробку пирожных, заботясь о том, чтобы каждому досталось, и в меня впрыскивается пятьдесят миллилитров дистиллированной зависти. Ну почему я не пригласил Джуно и Анаис поехать со мной в Исландию? Пусть бы и у моих детей на всю жизнь остались воспоминания о том, как они с папой совершили чудесное путешествие и видели кита. Лодочные моторы урчат, суденышко поворачивает к Хусавику. Город примерно в миле отсюда, под мрачными утесами. Портовые постройки, рыбоперерабатывающий завод, несколько ресторанов и гостиниц, церковь, похожая на свадебный торт, один универмаг, дома с остроконечными крышами, выкрашенные во все цвета радуги, мачты антенн вай-фая и все остальное, что необходимо 2376 исландцам для полной жизни. Я бросаю последний взгляд меж мускулистых берегов залива, на север, в Ледовитый океан, где в темных небесах глубин кружит кит.