Дэвид Митчелл - Костяные часы

Ладно, хватит. Добрая женщина любила меня целых два года.

А Чизмен уже третий год считает дни в аду.

Немного погодя с шоссе Калдидалур сворачивает колонна полноприводных джипов. Я по-прежнему сижу на валуне. Вымораживаю задницу. Туристы глядят на меня сквозь заляпанные грязью окна; шины плюются гравием, вздымают клубы пыли. Ветер бьет по ушам, желудок благодарно принимает чай, а… А больше ничего. Жутковато. Сдабриваю местную микрофлору винтажной писательской мочой. У дорожного указателя высится горка камней, собранных за долгие века. Добавь туда еще камешек и загадай желание, наставлял меня Эрвар, но не вздумай взять из кучи даже крошку щебня – за это духи проклянут и тебя, и весь твой род. Здесь верится в это загадочное предостережение, не то что в Рейкьявике. На востоке, за ближней горной грядой, китовым ребром белеет кромка ледника Лаунгйёкюдль. Все известные мне глетчеры выглядят замызганными ледовыми наростами в сравнении с этим исполином… Будто некая ледяная планета размозжила свой череп о Землю. В Хэмпстеде, читая в сагах о героях, которых отправляют в изгнание, я представлял себе этаких развеселых Робин Гудов в мехах; однако in situ [87] На месте ( лат .). убеждаюсь, что изгоев в Исландии de facto [88] Фактически ( лат .). обрекали на смерть. Ладно, пора двигаться. Кладу камешек в общую кучу, вижу, что там поблескивают и монетки. На побережье я бы так не поступил, но тут вытаскиваю бумажник, чтобы вытряхнуть из него мелочь…

…и замечаю, что из кармашка пропала моментальная фотография: я, Джуно и Анаис. Не может быть! Однако под прозрачным пластиком виднеется лишь пустой кусочек кожи.

Но как? Я носил ее с собой много лет, с тех пор как Зои подарила мне бумажник на Рождество, последнее, которое мы праздновали всей семьей. За несколько дней до того, дожидаясь Зои, чтобы пойти в итальянский ресторан на Москоу-роуд, мы с девочками сделали снимок в фотобудке на станции метро «Ноттинг-Хилл». Джуно тогда сказала, что дикари в джунглях Амазонки или еще какие-то племена верят, будто фотография крадет частицу души, а Анаис добавила: «Значит, эта фотография похитит души у нас троих». С тех пор я не расставался со снимком. Он никак не мог выскользнуть из кармашка. Я вытаскивал бумажник в туристическом центре в Тингведлире, когда покупал открытки и воду, и еще тогда заметил бы пропажу. Это не беда, конечно, но все-таки досадно. Фотографию ничем не заменить, ведь в ней наши души. Может, она в машине выпала, лежит на полу, у ручного тормоза…

Начинаю спускаться с пригорка. Звонит телефон. НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН. Отвечаю на звонок.

– Да?

– Добрый день… Мистер Херши?

– Кто это?

– Это Никки Барроу из Министерства юстиции, секретарь Доминика Фицсиммонса. Мистер Херши, господин министр хочет известить вас о деле Ричарда Чизмена… Вам удобно сейчас говорить?

– Э-э… да-да, конечно.

Звонок подвешивают; слушаю дурацкие «Огненные колесницы» Вангелиса, и меня бросает то в жар, то в холод. «Союз друзей Ричарда Чизмена» давно решил, что поддержки Уайтхолла нам не дождаться. Сердце колотится: сейчас мне сообщат либо самые лучшие новости – о репатриации, либо самые худшие – «несчастный случай» в тюрьме. Черт, а телефон почти разряжен, осталось всего восемь процентов. Ну быстрее же! Уже семь процентов. Слышно, как Фицсиммонс хорошо поставленным голосом распоряжается: «Подтвердите, что я буду на голосовании в пять», а потом говорит в трубку:

– Привет, Криспин. Как дела?

– Не могу пожаловаться, Доминик. У тебя есть новости?

– Еще какие! В пятницу Ричард прилетит в Великобританию. Мне час назад звонил колумбийский посол, ему сообщили из Боготы. Поскольку, согласно нашему законодательству, Ричард имеет право на условно-досрочное освобождение, к Рождеству он выйдет из тюрьмы при условии, что у него все будет чисто и он не будет замышлять никаких неблаговидных поступков.

Я испытываю самые разнообразные чувства, но решаю сосредоточиться на позитиве:

– Слава богу! Огромное тебе спасибо! А это точно?

– Да, конечно, если до понедельника отношения между нашими правительствами не испортятся. Я постараюсь добиться, чтобы Ричарда отправили в исправительное учреждение категории «Д». Его мать с сестрой живут в Брэдфорде, так что самым подходящим местом будет Хатфилд, открытая тюрьма в Южном Йоркшире. По сравнению с нынешней дырой – рай. А через три месяца ему разрешат проводить выходные дома.

– Я так рад это слышать!

– Да, прекрасный результат. Поскольку мы с Ричардом дружны еще с Кембриджа, я пристально следил за развитием событий, но вступиться за него не мог, как ты понимаешь. Очень прошу, не предавай мое имя огласке. Просто скажи, что тебе позвонили из министерства. Пять минут назад я разговаривал с сестрой Ричарда и попросил ее о том же. Слушай, мне пора, меня ждут в доме десять на Даунинг-стрит. Мои наилучшие пожелания вашей группе. Вы просто молодцы. Ричарду очень повезло, что именно ты встал на его защиту, когда всем остальным было наплевать.

На последние два процента зарядки отправляю поздравления Мэгги, сестре Ричарда; она наверняка сообщит новости Бенедикту Финчу в «Пиккадилли ревью», он ведет кампанию в СМИ. Все это время мы добивались освобождения Ричарда, боролись за него всеми возможными способами, умоляли об этом, и вот он, результат, однако радость моя испаряется на глазах. Я повинен в непростительном злодеянии, но об этом никто не подозревает.

– Лжесвидетель, – объявляю я исландским просторам. – Подлый трус.

Холодный ветер вздымает черную пыль, и ныне, и присно, и во веки веков. Надо было загадать желание у груды камней, но теперь уже поздно. Что ж, если повезет, то повезет. Большего я, видно, не заслуживаю.

Что я делал, когда позвонил Фицсиммонс?

Ах да, фотография! Вот ее действительно жаль. И не просто жаль. Потеряв фотографию, я как будто снова теряю дочерей.

Спускаюсь с пригорка к «мицубиси».

Фотографии не будет – ни там, ни где-либо еще.

Сорок или пятьдесят двуногих вопят: «Смотрите, кит!» – «Где, где?» – «Вон там!» – «Да вот же он!» – и все это на пяти, шести, семи языках, бросаются на нос, к левому борту, поднимают повыше всякие гаджеты, чтобы запечатлеть шишковатый овал, исторгнутый кобальтовой глубиной. Из китового дыхала, как из паровозной трубы, вырывается мощная струя пара, и порыв ветра швыряет брызги на пассажиров, которые хохочут и визжат от восторга. Юный американец, ровесник Анаис, брезгливо морщится: «Мам, меня кит обчихал!» Родители довольны. Много лет спустя они скажут: «А помнишь, как мы в Исландии видели кита?»

С моей точки обзора – я стою над капитанским мостиком – хорошо виден весь кит, ненамного короче нашей шестидесятифутовой посудины.