Дэвид Митчелл - Костяные часы

Ивано дель Пио из «Сидней морнинг геральд», уезжая из Багдада, порекомендовал мне Насера, который оказался великолепным фиксером. До вторжения он работал на радио, где достиг довольно высокого руководящего поста, так что ему пришлось вступить в Баас. У него был хороший дом, и он вполне мог содержать жену и троих детей даже в стране, изнуренной санкциями США и ООН. После вторжения Насер с трудом зарабатывал на хлеб, помогая иностранным корреспондентам. При режиме Саддама фиксеры были изворотливыми мошенниками, которым платили за то, что они скармливали иностранцам информацию, угодную Саддаму, и сообщали спецслужбам о каждом иракце, имевшем глупость рассказать хоть какую-то правду о жизни в стране. Насер обладал и журналистским нюхом, и острым глазом, и я, сдавая свои лучшие материалы в «Подзорную трубу», почти всегда настаивал, чтобы он значился соавтором моих статей и получал за них гонорар. Правда, Насер не пользовался своим настоящим именем, опасаясь, что его объявят коллаборационистом и сдадут одной из десятков повстанческих группировок. Фотограф Азиз, бывший коллега Насера, к сожалению, владел английским столь же плохо, как я – арабским, поэтому нам не удалось познакомиться поближе. Азиз отлично знал свое ремесло и был осторожен, ловок и храбр, охотясь за удачным кадром. Фотография в Ираке – опасное хобби: полиция запросто может решить, что ты – террорист-самоубийца.

Мы проехали мимо осыпающихся стен и разграбленных магазинов.

Предупреждение, данное Колином Пауэллом президенту Бушу и больше известное как «правило посудной лавки», гласило: «Сломаешь – придется расплачиваться за приобретение…»

Нищие семьи рылись в огромных кучах мусора.

«…Приобретешь двадцать пять миллионов человек…»

Вереницы фонарных столбов, по большей части покосившихся, некоторые и вовсе упали.

«…все их надежды, помыслы и проблемы…»

Мы проехали мимо искореженного ограждения по краям глубокой воронки, оставленной самодельным взрывным устройством. Наткнулись на КПП иракской полиции, где застряли на сорок минут. Официальные полицейские вроде бы не должны были особенно трясти иностранного журналиста, но, к нашему несказанному облегчению, они, похоже, так и не поняли, что я иностранец. Автомобиль Насера имел совершенно жуткий вид даже по иракским меркам, но это служило отличным камуфляжем. Как может уважающий себя иностранец, агент секретной службы или джихадист ездить на таком дерьме?

Чем дальше на запад, тем опаснее становилось наше путешествие. Эту местность Насер знал гораздо хуже, а обочины обоих шоссе – и абу-грейбского, и десятого – наверняка были усеяны самодельными взрывными устройствами. Основной целью СВУ, разумеется, были американские транспортные колонны, но и нас не отпускало постоянное напряжение, потому что любой дохлый пес, любая картонная коробка или мешок мусора могли скрывать такое количество взрывчатки, которого хватило бы, чтобы разнести в клочья бронированный «Хамви». Кроме того, существовала опасность, что нас похитят и сделают заложниками. Мои темные волосы, борода, карие глаза и местный прикид позволяли на первый взгляд сойти за светлокожего иракца, но ломаный арабский тут же выдавал во мне иностранца. У меня, правда, имелся фальшивый боснийский паспорт – свидетельство принадлежности к мусульманской вере и объяснение плохого знания арабского, – однако подобные уловки были весьма рискованны; если разъяренную толпу можно чем-то убедить, то это не разъяренная толпа. Боснийцы не являлись перспективными объектами для похищения с целью выкупа, но таковыми не были и сотрудники японской неправительственной организации, которых похитили две недели назад. Зато, если бы похитителям удалось обнаружить мое журналистское удостоверение, моя цена сразу значительно возросла бы: меня обвинили бы в шпионаже и продали бы сторонникам «Аль-Каиды», которых деньги интересовали куда меньше, чем снятое на видеокамеру «признание» вины и последующее обезглавливание. Примерно на середине пути от Багдада до Фаллуджи мы проехали мимо Абу-Грейба, с его знаменитыми разрушенными фабриками, финиковыми пальмами и огромным тюремным комплексом, где врагов Саддама или тех, кого он считал своими потенциальными врагами, содержали в нечеловеческих, первобытных условиях и подвергали чудовищным пыткам. Биг-Мак утверждал, что, по слухам, при временной коалиционной администрации мало что изменилось. Хорошо укрепленная тюремная стена длиной чуть ли не в километр высилась слева от нас. Насер перевел мне лозунг, висевший на стене разбомбленного здания: «Мы постучим в ворота рая черепами американцев». Отличное начало для статьи! Или, скажем, заключительная фраза. Я записал ее в блокнот.

У мечети Насер съехал на обочину, давая дорогу американскому конвою, выезжавшему на шоссе. Азиз сделал несколько снимков из машины, но вылезти наружу не осмелился: нервный стрелок легко мог принять телеобъектив за ствол РПГ. Я насчитал двадцать пять машин, и все они направлялись в Фаллуджу; у меня даже мелькнула мысль: а что, если в одном из этих «Хамви» сейчас трясется Биг-Мак? Азиз что-то тихо сказал по-арабски, и Насер предупредил меня: «Эд, беда!» От низеньких построек у мечети к нам решительно направлялась группа мужчин.

– Уезжаем! – сказал я.

Насер повернул ключ в замке зажигания.

Ни звука.

Насер снова повернул ключ.

Ни звука.

Три секунды, чтобы решить, то ли блефовать, то ли прятаться, то ли…

Я только успел скользнуть под упаковки молочной смеси, как кто-то наклонился к водительскому окошку, обменялся приветствиями с Насером и спросил, куда мы направляемся. Насер сказал, что они с двоюродным братом везут в Фаллуджу кое-какие припасы. Следующим вопросом было:

– А вы сунниты или шииты?

Опасный вопрос: до вторжения я редко его слышал.

– Пока горит Фаллуджа, все мы просто иракцы, – ответил Насер.

Я всегда говорил, что Насер – молодец! Подошедший попросил сигарету.

И, немного помолчав, поинтересовался, что мы везем.

– Детское молочное питание, – сказал Азиз. – Для больниц.

Насер добавил, что его имам говорил, будто американские свиньи швыряли молочную смесь в сточные канавы, чтобы не дать иракским детям вырасти и стать джихадистами.

– У нас здесь тоже дети голодают, – сказал мужчина.

Азиз и Насер явно не знали, что ему ответить, и он повторил:

– Понимаете, у нас здесь тоже дети голодают.

Если сейчас стали бы разгружать машину, меня бы мигом обнаружили – иностранца, да еще и в непосредственной близости от главной иракской тюрьмы. А то, что я пытался спрятаться, уже не давало возможности пустить в ход легенду о боснийском журналисте-мусульманине. Но тут снова заговорил Насер; голос его звучал вполне доброжелательно. Он сказал, что готов пожертвовать упаковку детского питания абу-грейбским младенцам, а потом самым невинным тоном попросил об ответной услуге. Дело в том, объяснил он, что его развалюха не желает заводиться, и ему нужно, чтобы машину подтолкнули.