Дэвид Митчелл - Костяные часы

Я не понял, что ему ответил тот тип. Когда дверца «короллы» открылась, я понятия не имел, то ли на Насера наставили дуло и велели выйти из машины, то ли сейчас начнут вытаскивать упаковки с детским питанием. Переднее сиденье слегка сдвинули вперед, коробку, прикрывавшую мое лицо, кто-то приподнял…

…я увидел волосатую руку с китайским «Ролексом» и уплывающее вверх дно коробки. Я ждал окрика. Но тут водительское сиденье сдвинулось обратно и больше упаковок из машины не вынимали. Послышался смех, машина просела, когда Насер плюхнулся на свое место, и все стали прощаться. Я чувствовал, как машину подталкивают сзади, как скрипят по гравию колеса, потом машина дернулась и заработал движок.

– Я уж думал, мы покойники, – выдохнул Азиз.

Скорчившись и едва дыша, я лежал под коробками с детским питанием.

Когда вернусь домой, никогда больше никуда не уеду, думал я.

Когда вернусь домой, никогда больше не почувствую себя таким живым, думал я.

– Отличненько, а теперь снимаем обе семьи, – объявляет фотограф в гавайской рубашке, выражением лица неуловимо напоминающий бигля.

Церковное крыльцо залито солнцем, а деревья покрыты свежей ярко-зеленой листвой. Вся эта зелень к концу дня скукожилась бы, точно в микроволновке, попади она в Месопотамию, где без брони и колючек никакой растительности не выжить.

– Уэбберы налево, – распоряжается фотограф, – Сайксы направо, пожалуйста.

Полин Уэббер моментально, с армейской организованностью расставляет свое семейство по местам, а Сайксы неторопливо собираются на ступенях крыльца. Холли озирается в поисках Ифы, которая как раз запасается конфетти для грядущих сражений.

– Ифа, пора фотографироваться.

Девочка мигом подбегает к матери, но меня они не ищут. Я остаюсь там, где стоял, за пределами кадра. Сайксы и Уэбберы, как все, у кого развито чувство родства, даже не замечают, с какой легкостью объединяются в группы, выстраиваются по ранжиру, создают кланы. А те, у кого такое чувство отсутствует, прекрасно это понимают.

– Поплотнее, пожалуйста, – требует фотограф.

– Проснись, Эд! – Кэт Сайкс манит меня к себе. – Тебе здесь самое место.

Меня так и подмывает сказать: «У Холли на этот счет иное мнение», но я покорно встаю между Кэт и Рут.

На ступеньке ниже Холли даже не оборачивается, а Ифа, с цветами в волосах, глядит на меня и спрашивает:

– Пап, ты видел, как я подала поднос с кольцами?

– Ты лучше всех на свете подаешь поднос с кольцами, Ифа.

– Папочка, лесть тебе везде поможет! – заявляет дочь, и все вокруг смеются, а она, страшно довольная, еще раз повторяет эту фразу.

Когда-то я надеялся, что если мы с Холли не поженимся официально, то нам, возможно, удастся избежать тех отвратительных сцен, которые устраивали мои родители до того, как отец получил свои двенадцать лет. Правда, мы с Холли не орем друг на друга и ничем не швыряемся, хотя, если так можно выразиться, делаем это неким невидимым образом.

– Отличненько, – говорит фотограф. – Все собрались?

– А где прабабушка Эйлиш? – спрашивает Аманда, старшая дочка Брендана.

– Тебе она двоюродная прапрабабушка Эйлиш, – поправляет ее Брендан.

– Да какая разница, пап? – Аманде шестнадцать.

– Поскорей, пожалуйста, у нас сжатый график! – объявляет Полин Уэббер.

– Она разговаривала с преподобной Одри… – Аманда куда-то отбегает.

Фотограф выпрямляется, улыбка сползает с его лица. Я говорю своей номинальной невестке:

– Свадебная церемония была просто великолепна.

– Спасибо, Эд, – с улыбкой отвечает Шерон. – И с погодой повезло.

– И небо ясное, и солнышко весь день сияет. Пусть у тебя всегда так будет.

Я пожимаю руку Питеру:

– Ну что, Пит, как тебе нравится быть мистером Сайксом?

Питер Уэббер улыбается, сочтя мой намек случайной оговоркой:

– В смысле, мистером Уэббером, Эд. А Шерон теперь миссис Уэббер.

На моем лице ясно читается: «Ты женился на одной из Сайксов, приятель», но Пит слишком влюблен, чтобы это заметить. Ничего, со временем осознает. В точности как я.

Холли ведет себя так, будто меня здесь нет. Практикуется, так сказать.

– Расступитесь, расступитесь, идет самая древняя представительница рода! – провозглашает Эйлиш, двоюродная бабушка Холли, со своим раскатистым коркским акцентом, приближаясь к нам в сопровождении Аманды. – Преподобная Одри на будущей неделе улетает в Танзанию, хотела перед поездкой со мной посоветоваться. Кэт, дай-ка я сюда протиснусь…

Мне приходится спуститься на ступеньку, и я оказываюсь рядом с Холли, мечтая о возможности взять ее за руку как ни в чем не бывало. Только это невозможно. И за руку я ее не беру.

– Вот теперь все собрались, – говорит Полин Уэббер фотографу. – Наконец-то!

Мимо церкви стремительно проносится гибкий юнец на роликовых коньках. Свободный и независимый.

– Отличненько, сейчас вылетит птичка, – объявляет фотограф. – На счет «три» прошу всех изобразить большую-пребольшую улыбку. Итак, один, два и… Сы-ы-ы-ыр!

В провале разрушенной стены из шлакобетона Азиз успел заснять семейство на северном пустыре за территорией врачебного комплекса. Готовая иллюстрация к арабским «Гроздьям гнева». Я сказал Азизу, что, если снимок получится, его можно поместить на обложку.

– Завтра утром принесу в гостиницу, когда проявлю. А если на обложку… – Азиз выразительным жестом потер пальцы. – Мисс Олив заплатит больше?

– Если снимок возьмут, то конечно, – сказал я. – Только надо…

У нас над головой зарокотал вертолет, взметнул тучи песка и пыли, и мы с Азизом дружно пригнулись. «Кобра», что ли? Из соседнего двора выбежали ребятишки, с криками показывая на поднятые вертолетом тучи пыли, а потом один из мальчишек символически швырнул туда камень. За ворота выглянула женщина в хиджабе, с тревогой окликнула детей, метнула в нашу сторону враждебный взгляд и поспешно захлопнула створку. Мы уже почти добрались до Фаллуджи, отсюда метким ударом можно было добросить гольфовый мяч до клеверообразной транспортной развязки на пересечении абу-грейбского шоссе с 10-м шоссе. На юге в зыбком мареве зноя виднелся загон, где собирались всевозможные транспортные средства с весьма раздраженными водителями, ожидавшими пропуска через внешний КПП. Дорогу перекрывали подразделения морпехов и парочка БМП «Брэдли», практически мини-танков. Второй КПП, сразу за «клеверным листком», был с обеих сторон окружен земляным валом, созданным с помощью бульдозеров, настоящей стеной из земли и камня, оплетенной поверху колючей проволокой. Сегодня в Фаллуджу никого не пропускали, а оттуда выпускали только женщин и детей.

Слухи о передвижной больнице для беженцев, организованной иракскими врачами, оказались правдой. Насер моментально проник внутри и уже брал интервью, прикрываясь удостоверением журналиста «Аль-Джазиры», которое было в той же степени подлинным, что и мой боснийский паспорт. Мы с Азизом ненадолго присоединились к нему. На сотню пациентов приходилось всего два врача и две медсестры, оснащенные лишь аптечками первой помощи. Больничными койками служили одеяла, расстеленные на полу просторной гостиной, а карточный стол использовали как операционный. Обезболивающих не было. Большинство пациентов страдали от боли разной интенсивности, вплоть до агонизирующей; некоторые были при смерти. Моргом служила одна из внутренних комнат, где лежали шесть трупов. Повсюду вились тучи мух, стояла невыносимая вонь; в саду какие-то парни рыли могилы. Медсестры пообещали распределить детское питание, а врачи просили обезболивающие средства и перевязочные материалы.