Бен Элтон - Кризис самоопределения [litres]

Малика открыла ее. Деньги вписаны, все точно. Невероятная сумма. Но больше всего ее поразила дата внесения средств. И город, где оно было произведено.

Не Цюрих, как она ожидала, а Женева.

– Джулиан? Ты открыл счет месяц назад. В…

– Да. Именно. Я открыл его в выходные нашего первого свидания.

Довольно ошеломительное откровение. Сколько в нем высокомерия. Сколько самоуверенности.

Она понимала, какая тут уместна реакция, и потому повисла у него на шее и крепко поцеловала.

– Спасибо. Спасибо. Спасибо, – сказала она прямо ему в рот. – О боже, ты это в Женеве сделал! Ты знал, что мы в этом деле будем вместе. Миллион годового бонуса! Спасибо! Спасибо! И ты знал всю дорогу !

– Ой, да конечно знал, фонарик. Я ж разбираюсь в тебе.

Нет, нихуя не разбираешься, подумала она.

Хейли уже поняла окончательно и бесповоротно: план перевоплотить неимоверно популярное гендерно-бинарное гетеросексуальное романтическое реалити-шоу в упражнение по корпоративной показной нравственности с принятием полного спектра множественных сексуальностей потерпел масштабный провал.

Ну а что тут, задалась она вопросом, уложив в голове эту истину, могло не провалиться?

Программу сгубило почти полное отсутствие половой интриги. Хейли, в общем, догадывалась с самого начала, что так оно и случится, но, улаживая кризисную ситуацию, решаешь по одной задачке за раз.

Всяких параметров выходило уж слишком много, и вероятность того, что любые двое ухитрятся подойти друг другу по всем этим параметрам, чудовищно мала. А если островитяне не подходят друг другу по всем параметрам, вероятность, что они по-настоящему захотят узнать друг друга поближе, ничтожна.

И потому никто никого не клеил и не бросал. Никто не плел козни, не шептался тайком на свиданках, не предавал ничьего доверия и не целовался украдкой. Не разгуливали вокруг самодовольные павлины и не заявляли о своем праве повесничать. Не “чувствовали себя использованными” девчушки-неотличушки и не настаивали при этом попутно, что они неистовые и сильные. Вместо всего этого – сплошные солнечные ванны и дружеская болтовня. Немало происходило и общественно-политических дискуссий, что довольно-таки интересно, однако никак не заменяет засосов и противососов.

Программа в некотором роде удавалась поначалу, неделю-две, пока телеаудитория обвыкалась с “экзотическими” отрезками спектра, о которых прежде лишь смутно догадывалась. Но когда все уразумели, что люди, не вписывающиеся в традиционную норму гендера/пола, оказались на самом деле совершенно обычными во всем остальном, программа начала казаться скучной. Многие островитяне, определявшие себя как женщин, волосы красили в яркие цвета – приятное разнообразие после сплошных блондинок с редкими вкраплениями брюнеток. Пирсинга тоже было побольше, да и чернил на теле, особенно у островитян, определяющих себя как женщин. Но под татуированной кожей, как вскоре выяснилось, “радужные островитяне” примерно такие же скучные, как “островитяне любовные”. Без романтического напряжения, ради которого программа вообще существовала, она оказалась пустышкой.

Да, парочка осторожных возможных романов все же наклюнулась. Буря и Каан немножко пофлиртовали друг с другом, а Себастьян с Рупертом объявили, что они, наверное , “вместе”, но желают не торопиться и посмотреть, как все сложится. К сожалению, даже эти нежные ростки не смогли разжечь интерес аудитории, поскольку ни у одного из участников обеих потенциальных пар не имелось соперников. “Остров любви” выживал или погибал в зависимости от качества #Динамо, жара своих ревностей и предательств. Залипать на ком-то недостаточно – нужно было морочить предмету желаний голову. Но никто из островитян не ревновал ни Бурю, ни Каан с их робким флиртом, ни Себастьяна с Рупертом и их отсроченными перспективами, а потому не было и возможных жертв предательства. Все желали этим четверым добра и считали, что будет “очень клево”, если у них срастется, – вот и весь интерес. Более того, общее настроение среди островитян сложилось такое: лучше всем угомониться по этому поводу и дать людям возможность быть самими собой.

И вот из этого приличного реалити-телевидения не выходит, а потому рейтинги программы рухнули ниже плинтуса.

Хейли предстояло крепко подумать. Необходимо как-то расхлебать эту кашу и вновь сделать программу интересной.

Но сосредоточиться не получалось.

Потому что Годни начал всерьез действовать ей на нервы.

Суперкрутой, оттяжный, похуй-всё-Годни – складывает ноги в “найки” на ее, Хейли, кухонном столе, жрет ее еду, пьет ее вино и оставляет ссаки на полу у нее в туалете. И не опускает сиденье.

Он что, ни одной женщины-комика в глаза не видел ?

Любовник-двадцатилетка сердил ее – и к тому же был ей скучен. Невзирая на то что он, блядь, грайм-художник. Хейли хотелось выставить его и из своей постели, и из своей квартиры. Помимо всего прочего, над ее музыкальными вкусами он буквально ржал в машине по дороге на работу. Что, блин, плохого в Тей-Тей? [130] Тейлор Элисон Свифт (разг. Тей-Тей, р. 1989) – американская кантри-поп-исполнительница, актриса. Уж куда веселее и оттяжнее, чем Стормзи [131] Стормзи (Майкл Эбенезер Куадьё Омари Овуо-мл., р. 1993) – британский хип-хоп- и грайм-музыкант. , это точно.

Хейли решила, что эти отношения следует прекратить. Ей нужна ясная голова и жизнь без усложнений. Тут телепрограмму спасать надо.

Но все сложно. А если его это заденет?

А вдруг у него зашквар начнется?

Она с ним трахалась. Она продолжала с ним трахаться – за отсутствием стратегии выхода – и только-только начала постигать, какую громадную долю власти сдала из-за дурацкой интрижки.

Годни, может, ничего не говорил вслух , однако Хейли чуяла, о чем он думает. По тому, что он больше не старался быть милым. Или чересчур обаятельным. По тому, как он давал ей понять, что секс ему наскучил – как и ее сорокашестилетнее тело. Хейли отчетливо понимала, что Годни чувствует свою силу.

Он на нее хештег затаил, и они оба это знали.

Конечно же, она знала, что Годни лично начхать на #ЯТоже и #НеОК, да и вообще на любой другой хештег. Он был юн, крут и желал оттягиваться, вот и все. По правде говоря, помимо обязательного: “Йо, братва! Больше уважухи женщ-щ-щинам”, – Годни раздражал нынешний фокус на угнетении женщин, как Хейли уверенно казалось. А как иначе? Он молодой черный мужчина из муниципальных жилых кварталов, с силой патриархата знаком не понаслышке: когда патриархат приходил за ним, на патриархате обыкновенно красовался полицейский мундир. Хейли знала, что останавливали и обыскивали его миллиард раз и по крайней мере дважды устраивали трепку. Хейли бывала с ним в разъездах и видела, с каким подозрением и страхом сталкивается Годни просто потому, что молод, черен и мужского пола. Большинство его друзей сидело без работы. Их все еще не пускали в клубы охранники, делавшие вид, будто ничего расового в этом нет. Когда же эти ребята озлоблялись в ответ, их арестовывали, а при аресте шансов оказаться в тюрьме у них было несоизмеримо больше, чем у других. И в тюрьму их отправляли судьи, которые, в отличие от судей в телевизоре, были исключительно белые. Но внезапно жертвы у нас – одни лишь белые женщины из среднего класса, причем в основном, судя по всему, актрисы, облаченные в платья по десять кусков за штуку, на красных ковровых дорожках, с воплями о том, до чего несправедлива жизнь. И, более того, внезапно его самого причислили к угнетателям! Потому что он парень! Хейли знала, что Годни думает по этому поводу, поскольку свое раздражение он иногда выказывал.