Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

– Подождите, МарКонстныч! – Зоркий удивленно смотрел на взволнованного первого заместителя председателя. – Мы же все заранее предусмотрели. Сметы, подрядчики, аутсорс, волонтеры… Все проверено, проведено и согласовано. Учитывая значимость проекта, его влияние на политическую ситуацию, на настроения в обществе, мы предполагали, что затраты превысят порог чувствительности. Но картина никогда не рисовалась так, как вы ее… Да… Предусмотрен целый комплекс компенсационных мер, включая прода… передачу Курильских островов японцам. Вы же сами докладывали Президенту…

– Докладывал. Но в наши расчеты вкралась… хмм… закралась… черт… в наших расчетах есть ошибка. Мы забыли включить в них коэффициент ВПЖ. Коэффициент ВПН, да, он существенно увеличивает расходы. Но ВПЖ их просто вынес в космос!

Собеседник министра вздрогнул на слове «космос», потер лоб указательным и средним пальцами, посмотрел в сторону портретов. Но прерывать говорящего не стал.

– Лев Борисович, я все понимаю, все мы не без греха… Но, судя по нашим подсчетам, ВПЖ превышен примерно в три раза! – Килин выразительно и не мигая смотрел на помощника Президента, немного наклонившись в его сторону. – Как?! Спрашивается, как такое могло случиться? В три раза! Я понимаю всю сложность моего вопроса. Но положение отчаянное. Боюсь, что уже осенью нам будет нечем платить бюджетникам. А это, вы меня понимаете, не только учителя и врачи…

Килин достал из портфеля небольшую папку. Осторожно положил ее на стол перед Зорким.

– Здесь самое важное. Кто, сколько, когда. Цифры… Посмотрите сами…

Изучая бумаги, Зоркий нажал на кнопку селектора и попросил Мишу принести черный чай себе и посетителю. Осторожно перелистывая страницы тонкими пальцами, Лев Борисович причмокивал, присвистывал и даже, кажется, что-то напевал себе под нос. Только брови сошлись в смоляной минус. Родимое пятно уменьшилось, превратившись в тонкую и короткую вертикальную черту.

Разбивая пленочку «Краснодарского V.I.P.», Килин не почувствовал аромат. Не заметил, что положил в чашку шесть кусков сахара. Даже когда пил. Зоркий перестал напевать, читал внимательно. Его глаза расстреливали текст строку за строкой. В какой-то момент он перестал постукивать ложечкой по фарфоровым стенкам. Кончик носа дернулся и замер.

Стрелки Birenz на красно-желтом циферблате двигались мягко, почти незаметно скользя вперед по кругу. Южное солнце стремилось сквозь щели жалюзи в комнату, лениво шпионя за государственными мужами. Снаружи, где-то недалеко, закричала чайка. И стихла. Зоркий поднял глаза. Он закончил чтение, перевел взгляд на шкаф, затем посмотрел на министра. Через минуту часы громко пробили полдень.

– Ну и что мне теперь с этим всем делать? Вы отлично понимаете, что я не могу показать ЭТО Президенту.

– Да, понимаю. Поэтому-то и приехал к вам. В правительстве завелось слишком много истеричек. Им хочется мгновенной и справедливой «реакции Бога». От других. От себя – как всегда. Воровство по необходимости в наших реалиях, с этим народом приходится закладывать в бюджетную стоимость проектов. Всё мы с вами понимаем. Не первый год декларации сдаем. – Килин то ли захихикал, то ли закашлялся. Зоркий приложился к чашке и, поняв, что чай остыл, с брезгливостью поставил ее на серебряный поднос. – Но «по жадности» в этой экономической ситуации – безумие! Недальновидное безумие.

И закашлял еще больше, как будто подавился. Зоркий выждал немного, затем наклонился всем телом к министру:

– Что вы хотите этим сказать, Марк Константинович?

Килин удивленно уставился на лоб собеседника. Марк-Кон-стан-ти-но-вич… Глаза финансиста округлились. Рот пытался произнести хоть какое-то слово, но слышно ничего не было.

– Уж не хотите ли вы сказать, что пришло время… что нам пора… что больше ему…

– Нет-нет-нет! – Показалось, что от крика Килина что-то упало в коридоре. – Что вы… Что вы?! Вы меня не так поняли. Нам надо… Нам надо… – Руки никак не могли найти, но пытались разгладить на столе то, что видели глаза. – Понимаете, это же не как с прово… проштрафившейся управляющей компанией. Там человечка закрыл, и все тихо-мирно. Здесь как снежный ком… Страна! Нам надо… Нам надо изыскать возможные резервы. Например, повышение акциза на водку. Все равно пьют…

– Было. Только что.

– Тогда еще один поток…

– Даже не заикайтесь. С этим-то намучились так, что до сих пор с подрядчиками расплачиваемся да суды сплошной чередой. Корабли по всему миру арестованные стоят.

– Раздельный мусор…

– Жить надоело?

Марк Константинович посмотрел на Ну’и, затем на Birenz. Шестеренки крутились, немного поскрипывая и нашептывая свою какую-то историю. Взгляд остановился на портрете пожилого мужчины в профиль, упрямо уставившегося в облачное небо.

– Мы повысим пенсионный возраст.

После третьего чая с коньяком собеседники решили прогуляться по саду. Килин сыпал формулами и объяснял, объяснял, объяснял. Зоркий не прерывал и даже записывал что-то в свой блокнот, иногда переспрашивая главные моменты. По всему выходило, что предложение давало много и сразу. Остановились у беседки с альбицией. Миша быстро накрыл стол. Зоркий любовно посмотрел на свою тень на дорожке сада. В это время суток она становилась особенно внушительной и повторяла, как будто в причудливом восточном танце, все его телодвижения. Наигравшись с тенью, он повернулся к продолжавшему говорить собеседнику:

– МаКсныч, надо подумать о тылах. Премьера я возьму на себя. С силовиками тоже пообщаюсь. Я знаю, что им предложить. А вам, судя по всему, придется с социалкой и ресурсниками общаться. Справитесь?

– Справлюсь. Положим, медицина у меня в серьезном и давно неоплаченном долгу…

И опять разговоры, разговоры. О судьбе страны. О финансовых потоках. О чемпионате. И даже о том, что некоторым чиновникам на местах надо бы поменьше болтать. Недавно в интернете прокатилась серия статей «Мы вас не просили рожать!». Удивились, как это допустили публикацию. А это все сказывается, сказывается…

Солнце потихоньку уплывало на запад. Прилетела стайка бабочек, покружила и улетела по своим бабочкиным делам. Миша три раза менял стол. А они все говорили и говорили. Фантазия уносила их в дальние дали. Плавно перешли на восстановление Союза и размышляли по-государственному о Ситцевом пути. Пожалели, что не при их жизни дойдет российский строитель до Великой стены. («И пописает на нее», – неожиданно добавил один из теоретиков.) Но вектор проложили…

– Хорошо, Лев Борисович. Тогда я сегодня даю своим задачу на просчет. Это дня три, не больше. После этого мы опять встречаемся. По телефону я не хочу это… Смотрим, обсуждаем и идем по тем шагам, которые наметили. И только потом – к Президенту.