Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

Когда Валентину исполнилось семь лет, отец отправил его тренироваться в свой прежний клуб «Витязь» и сразу после этого исчез. Сначала его искали, но как-то вяло, будто прекрасно зная, что с ним, где он, и махнув на него рукой. Потом искать перестали. Больше об отце Валентин и Ольга Рожевы не вспоминали.

То, что Рожев будет хорошим футболистом, стало понятно сразу. Он не умел видеть ситуацию на поле, не умел подстраиваться под товарищей – но так, как он, не думая, без мыслей, игру больше не чувствовал никто. Несмотря на это, в команде Валентина не любили. Тренер – старый, сморщенный старичок, тренировавший еще его отца, – с Рожевым почти не говорил, предпочитая ему общество его матери. Сверстники его не любили: считали за дурака и обзывали Рожей. Валентин рос и с каждым годом говорил все меньше, ограничивая свой и так небольшой мир материнскими мыслями, футболом и походами в школу. Он привык не рассуждать. Поэтому, когда семнадцатилетнего Рожева с трибун приметил новый тренер московского «Геракла» Виктор Еремеев и предложил ему играть в столице, Валентин не удивился. Ольга Рожева провела в кабинете московского тренера несколько часов – Валентин все это время ждал ее за дверью. А выйдя, объявила, что они едут в Москву и Валентин теперь играет за «Геракл». Рожев не стал об этом думать и не думал до самого приезда в Москву, где все движется быстрее, где все намного шире и сложнее.

С порога Рожев почувствовал запах кофе – мать готовила его только для гостей. Валентин тихо разделся и зашел на кухню – там Ольга Рожева и Виктор Еремеев сидели за столом и смеялись:

– Помните, вы его когда на первую тренировку привели – он в туалет хотел, а мы думали, что ему кушать хочется?

– А у него вообще метаболизм плохой, с трех лет еще. Он когда на горшок ходил, так всегда мимо, правда!

– Метеоризм, наверное?

– Метеоризм еще хуже!

Рожев остановился в дверях, сложил руки на груди и стал пристально разглядывать гостя. Почувствовав на себе его взгляд, Еремеев обернулся и, заметив Валентина, подошел к нему. Ольга Рожева, охнув, громко сказала:

– Ты где был? Мы с Виктором Петровичем тебя знаешь сколько ждем?

– Мне показалось, минут пять! Рожа, привет, – Еремеев протянул руку Рожеву, тот неохотно ее пожал, – как у тебя дела?

– Здравствуйте. Зачем пришли?

– Как ты сразу… В карьер. Ну садись, чего ты, – Еремеев вернулся к столу и подвинул Валентину стул, – вон, мама твоя кофе сделала.

Валентин сел за стол. Он потянулся к чашке Еремеева, но вспомнил про девочку и убрал руки в карманы. Через окно в большую кухню попадало солнце, освещая комнату неравномерно, мазками желтой масляной краски. В тени оставалась большая часть кухни, вместе с плитой, холодильником и дверью. Ольга Рожева улыбалась и поправляла волосы, Еремеев хмурился, разглядывая скатерть. На столе лежал прозрачный контейнер с выпечкой – Рожев всматривался в него, пытаясь понять, что это и откуда оно взялось. Еремеев обрадовался поводу продолжить разговор:

– А это я вам принес – по базейрджанскому рецепту. Пахлава. Сам приготовил. Попробуйте обязательно, я там, кроме нее, почти вообще ничего не ел. Траву одну! – Еремеев хотел засмеяться, но вместо этого хрюкнул и опустил глаза в пол.

– Валик, попробуй пахлаву, – Ольга Рожева достала нож, отрезала кусок сыну и повернулась к гостю: – Я бы и сама обязательно, но не могу – диета.

Кусок разваливающейся пахлавы перед Рожевым напомнил ему Краснодар. Он отодвинул тарелку, встал и уставился на Еремеева. Тот погладил голову и, посмотрев секунду в глаза Валентина, улыбнулся.

– Виктор Петрович, зачем вы пришли?

– Сын, говори вежливее с тренером.

– Мама, он давно не мой тренер.

– Неверно, Валик – он давно не был твоим тренером, – Ольга торжествующе посмотрела на сына и улыбнулась Еремееву, – а теперь снова будет!

– Не понял.

– Виктор Петрович, объясните, пожалуйста, Валику, а то он, кажется, не понимает.

Ольга заговорщически подмигнула Еремееву. Тренер встал напротив Рожева – на его фоне Еремеев выглядел как крепкий маленький подросток. Он положил руку на плечо Валентину и, выдержав паузу, сказал:

– Рожа, как ты, наверное, знаешь, я теперь тренирую сборную России.

– Не знаю.

– Правда? – Еремеев убрал руку с плеча Рожева и вложил ее в карман. – За новостями, что ли, не следишь? Это везде было… Ну неважно, не про меня сейчас. Короче, я набираю команду. То есть к чемпионату. Уже согласились Давыдов, Феев… Неважно. Я хочу, чтобы ты играл на защите. Ты себе представить не можешь, как я заколебался с этими начеванцами играть. Они просто по мячу попасть не могли. Короче, о чем я – ты будешь выступать за Россию на чемпионате мира по футболу. Этим летом. Поздравляю, Рожа!

Еремеев снова сел, положив ногу на ногу, и снисходительно улыбнулся. Валентин стоял на месте и молчал.

– Да, – Ольга Рожева кивнула в знак согласия и глотнула еще кофе, – мы с Виктором Петровичем все обсудили. Завтра отдохнешь, а потом уже тренироваться начнете. «Гераклу» я позвоню сейчас, не забивай голову. Возьмешь у них паузу, потом вернешься.

В своей квартире Валентин Рожев почувствовал себя чужим. Стены, пол и потолок давили его, не оставляли места. Рожеву стало тесно. Он почувствовал, что если сейчас не скажет вслух о том, что может думать, о том, что его мысли, идеи и он сам действительно существуют, то, наверное, его и правда нет. Мать и тренер смотрели на него улыбаясь. Солнце позади них освещало половину кухни, оставляя в тени лица. Рожев закрыл глаза и быстро проговорил:

– Я не буду играть в Сборной.

Если бы в доме Рожева водились мыши, сейчас был бы слышен самый их тихий скрежет по полу. Но мышей там не водилось – и было совершенно тихо. Еремеев вышел из оцепенения первым, засмеявшись:

– Ты бы свое лицо сейчас видел. Ты, конечно, правда Рожа. Ну а если кроме смеха – мог бы и спасибо сказать, на самом деле.

– Виктор Петрович, а он не смеется.

– Да, я серьезно. Я не буду…

– Ты вконец совесть потерял, Валентин? – Ольга Рожева повысила голос. – Какое «не буду», тебе сколько лет?

– Я не буду…

– Играть в Сборной? Валечка, придумай что-то новое, а то меня уже начинает подташнивать. Тебя на тренировке стукнули мячом, что ли, или чего, я не пойму?

– Тебя же тошнит, не меня. Тебя уже давно стукнули.

Ольга Рожева ахнула и встала со стула. Оскорбленная, она не могла выговорить ни слова и то отходила к двери, то возвращалась обратно. Ее руки рисовали фигуры в воздухе, как будто пытаясь заменить слова. Мужчины молчали. Рожева подошла к окну и остановилась. Она набрала воздуха, презрительно посмотрела в лицо сына и, обернувшись к Еремееву, сказала:

– Если мой собственный сын позволяет себе… такое, – Ольга показала рукой на Валентина, – то я не знаю, о чем могу с ним разговаривать!