Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

Поль отвернулся от водителя и посмотрел на небо. Два облака плыли друг за другом – одно похожее на футбольный мяч, и второе – точь-в-точь футбольная сетка. Нготомбо выпустил кольцо дыма к облакам – ветер унес его, развеяв над сухой желтой землей. Поль сбросил пепел и спросил:

– И чего?

– Как, братец, это же натурально, как у тебя! Финал, ты говоришь, финал! А у меня бабка каждый раз, когда автобусы ждала, кричала «Конец!». А это ж ведь автобус только. Какой там конец, только Тарамба. Ну по-другому поедешь, не как раньше. Но зачем прямо так все… Ты ж ведь футбол любишь?

– Люблю.

– А семью?

– И семью.

– Ну вот! – Морщинки засмеялись. – Так а почему не совместить?

– Да как? – Нготомбо опустил голову. – Я, когда в футбол играл, думал – все ради семьи: и деньги, и знаменитость, и все вообще. А потом забыл совсем про семью. Как не было. И зачем ради тогда все это – непонятно.

– Так, а ты, братец, это…

– Что?

– Не забывай.

– Не могу! Финал! Конец, понимаешь это? – Нготомбо ткнул папиросой в дверь и сбросил пепел. – Нет больше того, все после того изменилось! Я теперь другой!

– А говоришь так же… Ай-ай, братец, иногда ведь бывает, что только кажется. Может, это не финал на самом деле, может, тебе кажется только?

– А что тогда?

– Остановка, братец! То есть как для автобусов. Вот ты, – таксист захотел встать, но стукнулся головой о крышу и присел обратно, – бежал-бежал. Не думал ни о чем. И нравилось, очень нравилось. Нравилось же?

– Играть? – Нготомбо затянулся и выпустил дым в окно. – Люблю играть.

– Хорошо. А тут эти твои. С кем играете сейчас?

– Славонцы.

– Во-во. Они. И ты такой садишься и думаешь. А чё бежал? – таксист покачал головой, изображая думы. – И вдруг понимаешь чё – семья! Так, а чего теперь, футбол не важен? Так очень ведь важен, семья ж ведь потом! А еще и нравится играть! Да и с ногой! Это ж ведь совсем уже не конец. Это только остановка. Ты должен выиграть этот матч – там же столько ребят с тобой хороших. Мне Глыба очень нравится… И вообще, ты же ради этого играть начал! Вот выиграешь, и езжай себе в Ляунду, чё. Как победитель, то есть. А потом опять езжай играть! Не надо тебе завязывать, тебе начать бы, братец, хорошо. Так чего думаешь? Хватит уже думать. Вставай и иди, братец. Играть иди!

Силуэт вдали пошевелился. Рыжая грива на солнце переливалась золотом, а глаза отражали цвет сухой земли. Медленно переступая с лапы на лапу, лев поплелся к машине. Водитель улыбнулся, а Нготомбо вжался в кресло. Папироса в его руке еще не потухла. Пепел маленькими комками разлетался по салону. Наконец лев приблизился. Уши Нготомбо поднялись практически до лба.

– День добрый, господа.

Лев встал на задние лапы и пожал руку таксисту. Потом протянул лапу Нготомбо.

– Но, черт возьми… Как?

– Очень просто, многоуважаемый. Путем дрессировки и длительного пребывания в цивилизованном обществе.

Водитель обернулся к Нготомбо и шепотом произнес:

– Лапу-то пожми, братец! Неловко…

Нготомбо пожал лапу льву. Тот, с явным удовольствием зевнув (Нготомбо успел пересчитать все его клыки. Восьмой он пропустил), уставился в упор на папиросу в руках Поля и облизнулся. Он пригладил лапой гриву и, облокотившись на крышу такси, как будто бы беззаботно спросил:

– Я дико извиняюсь… А это случаем не «Беломор»?

– «Беломор»…

– Ох, как давно я не видел моих любимых папирос! Кажется, прошло больше десятка лет. – Лев подмигнул таксисту и шепотом сказал: – Мне всего семь, – и снова громко зарычал. – Говорю, больше десятка лет с того момента, как я в последний раз прикасался к этой волшебной вещице.

Лев громогласно рыкнул, скворцы вдали перестали трещать, а Нготомбо затаил дыхание.

– Достопочтимый, а могу ли я у вас попросить…

– Что?

– Ну как что? Закурить, разумеется!

Нготомбо ледяными руками достал пачку «Беломора», зажигалку. Вытащил папироску и вставил льву между седьмым и девятым зубом. Поджег. Лев заурчал от удовольствия.

– Вы знаете, в душе я всегда оставался маленьким домашним котенком! Не могу терпеть дикой жизни. Все эти змеи, антилопы, отсутствие даже намека на сортир – фу! Благодарю вас, – Лев поклонился, попутно сбив боковое зеркало с машины. – Сегодня вы меня спасли. Без папироски жизнь не в радость. Кстати, должен отметить, что у вас удивительно смешные уши. Как дергаются! Точь-в-точь маятник Фуко! Вверх-вниз, вверх-вниз…

Шли последние секунды перерыва. Команда славонцев сгруппировалась вокруг тренера, болельщики дожевывали еду и допивали напитки, Президент думал о виолончели. Сборная России по футболу, уже немного отдохнув, собралась вместе у ворот. Не было с ними только Поля Нготомбо. Стоя поодаль, он смотрел на облака. Одно было похоже на футбольный мяч, а второе выглядело точь-в-точь как футбольная сетка. До его слуха донеслись обрывки слов Виктора Феева – что-то про жену и сына. Нготомбо улыбнулся и побежал к остальной команде.

Русские футболисты сидели вокруг Виктора Феева. Тот, подняв голову, очень громко, поминутно всхлипывая и взмахивая руками, что-то рассказывал. Нготомбо встал рядом.

– …И говорит мне: «Херня этот твой футбол!» А я и разозлился. Может, правда херня? Я не могу уже, вот тут, – Феев показал на свою шею, – уже он сидит. Ну ведь не выиграем же! Вы на них посмотрите – звери ведь. Совершенные звери! Как мы их? И я стою на бровке почти, думаю: «А может, ну это все? Ну проиграем и проиграем, зато с сыном поговорю наконец». Ну правда же, ребята. Думаю, может, ну этот футбол? Совсем.

– Да как же «ну»! Как же?! – Из слушающих выдвинулся Рожа и, нахмурившись, продолжил: – Вот у меня как? У меня – мать. Всё за меня! Футбол за меня, игрушки за меня, отца… Ну, в общем, всё за меня! А я сам хочу! Футбол, он хоть и за меня, но я за него…

– Рожа, ты запутался.

– Ничего не запутался! В смысле футбол – это как, ну… Вот как мать, только…

– Не нужен никому футбол наш, Рож. Вообще. И матери твоей даже.

Игроки замолчали. Болельщики гудели что-то на трибунах, слышались взрывы хохота славонцев. Нготомбо подошел к Фееву, поднял его на ноги и, топнув бутсой, строго посмотрел на товарищей. Потом перевел взгляд на расстроенного, опустившего голову Феева и громко, двигая ушами, заговорил:

– Вы чьего? Вы совсьем, чтьо ли? Какьое сын? Какьое мать? Вы о чьем дьумаете вообще? Ай? Ньету у вас бьольше дома! Ньет! Есть тьолько футбол! А еще рьусские, – Нготомбо плюнул на траву. Игроки, пооткрывавшие от неожиданности рот, секунду глядели на мокрую траву. – Какьие вьи рьусские? Рьусские – сила! Рьусские – мьощь. «Бьеломор» кьурите! Фьутбол – это мы! Вьот мы, – Нготомбо обвел рукой поле. – А за этьим нас нет! За этьим – пустота. Кому ньужны вьаши матери, сыны, когда тут фьинал! Фьинал, Феев! Фьинал! Конец! Мы русские! Мы сильнее этих голых дрьанцев! Мы самьи футбьол! Так чьего вы сьидите? Встьавайте и идьите! Идьем играть! Пьобедим их!