Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

– Степан Романыч… А можно, как в прошлый раз? Ну, turn on – turn off, а? Зависло опять…

В купол залетел Откосов. Он часто моргал и тяжело дышал.

– Вань.

– А?

Командир Глебов взял Откосова за ворот футболки.

– Бог есть?

– Бог?

– Бог.

Откосов сглотнул.

– Это вопрос философский. Я вот – не верю. Но! – быстро добавил Откосов. – Может, и есть! Зависит от, можно сказать, точки зрения. – Иван выдержал философскую паузу. – А футбол, Степан Романыч? Поправите?

– Поправлю. Иди, – Глебов отпустил было Откосова, но вдруг что-то вспомнил. – Подожди!

– А?

– Зачем ты хиромантию эту на плеере поставил?

– Так там группа была: «Космос». Я такую не знаю, но подумал, что концептуально будет.

– Выруби.

– O’key! [40] Хорошо! (англ.) Мне тоже, если по совести, не очень. Тягомотина какая-то. В башке пиликает аж.

Глебов отпустил бортинженера. Он исчез несколько озадаченным, но все же счастливым красным пятнышком где-то внизу. Степан выдохнул, попробовал собрать мысли в кулак. Маруани замолчал. Командир Глебов в последний раз посмотрел в иллюминатор. Земля плыла перед Степаном Романовичем, а звезды освещали ему проход. Командир Глебов прижался рукой к стеклу. Космос ответил ему вспышкой солнца.

В модуле Tranquility было как никогда опасно дышать. Фостер ускорил свой полет по отсеку и теперь стукался в три раза чаще, Уоллес гипнотизировал глазами клавиши ноутбука, а Откосов, как ему казалось, поседел. Игра зависла на едкой шутке комментатора, обращенной к поминутно прыгавшему от одной штанги до другой вратарю Давыдову – ситуация накалилась до предела, иногда понять, кто ведет мяч, было решительно невозможно. Сейчас мяч вели наши – Зимин передавал пас Нготомбо, бежавшему к флангам славонцев практически по бровке. Лицо Зимина изображало решительность и отвагу. Лицо Нготомбо изображало музыкальный инструмент гобой. Шли последние минуты первого тайма дополнительного времени. Нервы висели под потолком.

В модуль пролетел Степан Романович Глебов. Иван Откосов, Фостер Уиллис и Джейми Уоллес вытянулись по стойке «смирно» и с мольбой в глазах уставились на командира. Глебов изящно проплыл мимо них всех к ноутбуку, выключил его (космонавты задержали дыхание), затем снова включил (космонавты выдохнули). Из экрана полился нервный голос комментатора. Мяч удерживали в защите наши. Заяц подскочил на месте и перекинул мяч Глыбе, Глыба сглотнул и побежал навстречу славонцу Дюжему. Дюжий сглотнул и побежал навстречу Глыбе.

Степан Романович Глебов начал что-то вспоминать. Чтобы не сбить мысль, он решился уже вернуться обратно в «Звезду», как Фостер, тихо подлетев к нему, заискивающе спросил:

– Stepan Romanich! Sit with us, please! Look, what Glyba gets up. Real rock! [41] Степан Романыч! Сядьте с нами, пожалуйста! Смотрите, что Глыба творит. Реальная скала! (англ.)

– Rock? [42] Скала? (англ.)

– True rock! [43] Настоящая скала! (англ.)

Глебов протиснулся между двумя американцами (Откосов обиженно подумал про Бога) и начал смотреть матч. На поле шла война. Славонцы снова отобрали мяч, Джвигчич готовился к реваншу, вратари буравили глазами нападающих, а нападающие не отрывали глаз от мяча. Счет был все еще 3:3. Первый тайм дополнительного времени заканчивался. МКС болела за русских.

Командир Глебов наконец-то вспомнил. Больше ему не нужны были группа Space, Дидье Маруани, космос. Глебову не нужен был даже Бог. Командир вдруг понял, что, преодолевая сотни километров на пути к звездам, он от своего Бога только удаляется. Командир Глебов тихо, про себя шепнул: «Давай, Ром. Давай!». Его шепот стал разрастаться и перерос в крик, Степан Романович ударил кулаком по клавишам ноутбука, но ничего не остановилось. Комментатор все так же плевался словами, болельщики с далеких земных трибун все так же галдели – и только Глыба ударил по мячу в сторону бегущего левее Феева. Командир Глебов от восторга вскрикнул и обнял Фостера Уоллеса. Уиллис расплакался, а Откосов закусил губу. МКС смотрела финал чемпионата мира по футболу. МКС болела за русских.

Роман Романыч Глыба выдохнул от хорошего паса, улыбнулся и мельком посмотрел на небо. В его голове ворочались камни мыслей. Глыба думал о скользком взгляде Джвигчича, о мяче, который Виктор Феев уводил все дальше в глубь славонской обороны. Глыба утер ладонью со лба пот и вспомнил, как еще совсем маленьким бегал по дому, стукаясь о дверь в комнату брата. Степа никогда ему не открывал. Он слушал электронную музыку, которая Роме никогда не нравилась, и мало бывал дома. А потом вообще ушел, фамилию поменял… Глебов – пф! Роман Романыч фыркнул. Зато дальше – космонавтика. Звезды. Глыба вгляделся в небо и представил сияющий космолет с таинственным названием: «Эм-Ка-Эс». Камнем упала в голову приятная мысль – может, он там, наверху, в скафандре, с электрогитарой смотрит на него? На маленького Рому Глыбу. Он, наверное, болеет за него. Его брат Степа. Вдруг сзади до слуха Глыбы донесся надрывной крик:

– Ром! Не зевай!

– Ага.

И Роман Романыч Глыба снова сосредоточился на игре. Счет все еще был 3:3.

Шел дождь. Не такой, не проливной, когда Майн выходит из берегов и подтопляет новые домики, выстроенные в длинные ряды на Шванхаймер дюне. Сначала штадтрат хотел сдавать их начинающим самостоятельную жизнь студентам, молодым парам, клеркам, актерам. Задумка была в том, чтобы создать оазис праздника молодой жизни, котел, в котором могли бы вариться судьбы людей, новые идеи, творчество. Но закончилось все как всегда. В последний момент было принято политически правильное решение, и подтоплялись теперь домики иммигрантов, обильно населявших эту часть города на изгибе реки. И в том, что случалось с их жилищами в такие дни, была какая-то грустная ирония.

Аэропорт не закрыли, это точно. В окно она видела движущиеся огни и понимала, что самолеты взлетают и садятся в Альбрехт Дюрер Флюгхафен. Квартира была как раз на другой стороне реки от дюн – на Шторхгассе. Небольшая, но уютная, ее хватало для троих. Муж не любил футбол и давно ушел укладывать их маленькую дочь спать, да так и уснул вместе с ней. Причем, возможно, значительно раньше малютки.

Странно, но она не смогла заставить себя нервничать. Просто сидела и смотрела на экран телевизора. На котором сейчас разворачивалась заключительная часть драмы под названием «Финал чемпионата мира по футболу». И весь мир на это смотрел. На издерганного в беспрерывной борьбе вратаря российской сборной. На славонцев, расстроенных тем, что не удалось дожать соперника до серии пенальти. На болельщиков обеих команд, в волнении застывших в ожидании развязки. Все это было как-то… зря, что ли. И тут камера выхватила скамейку российской сборной. Сердце дернулось отчетливо и странно. И замерло. Уже славонцы радостно вскинули руки, уже свистнул судья, фиксируя взятие ворот, и соседи в квартире за стеной ликовали и громко праздновали. Ничего этого она не слышала и не видела. На застывшем экране осталось изображение человека, которого она всеми силами старалась забыть. В новой жизни он был не нужен и даже в какой-то степени опасен. Густые кудри шевелил ветер, и упрямый взгляд был полон желания и любви. Зимняя Москва такая красивая, если смотреть на нее с двадцать пятого этажа.