Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

– Предательство – это другое, Игорь! Как же ты не понимаешь?!

– Что не понимаю?

– А то… – начала было Лиза, но тут же осеклась, потому что на них смотрели все. Даже тот мальчик-косплеер, успевший забраться на столб. – Нет, сейчас не время, сейчас об этом говорить невозможно… давай потом, – и она, не взглянув на Игоря, двинулась к выходу.

– Эй, не уходи! – окликнул ее Королев. Не в силах сдерживаться и дальше, Лиза обернулась к нему и практически прокричала:

– Ну дай мне побыть одной! Хватит таскаться за мной! Ты же взрослый, у тебя должна быть своя жизнь!

Игорь замер, ошеломленный. Окружающие смотрели на него, Лиза на его глазах скрывалась в толпе, поднявшийся на сцену японец неловко крутил в руках выключенный микрофон.

Игорю вмиг захотелось растаять или упасть в пропасть, потому что он в очередной раз показался себе тем самым трусливым мальчиком, что жался в ожидании брата на кухне. Игорь четверть века убеждал себя, что он вовсе не труслив, он доказывал себе это на каждом боевом задании, но когда дело доходило до общения, он чувствовал, что постоянно пасует, сдает назад. Чувствовал, что в общении с людьми теряет контроль над ситуацией, и нет из этого мрака выхода, нет никакого решения. Ну почему никто не слышит и не принимает его?

– Господа, уважаемые господа, – раздался усиленный динамиками голос японца. – Мы начинаем!

«Что же мы начинаем? – пронеслось у Игоря в голове, и мысль эта была как скоростной поезд. – Что же такого важного мы начинаем?»

Он не дал японцу продолжить, перескочил через хлипкую ограду и запрыгнул на сцену. Японец посмотрел на Игоря, как смотрели на него бывшие соратники по партии – небось парень сейчас выкинет чего…

Да, он выкинет. Он двинулся на японца, но, вместо того чтобы скинуть со сцены, ограничился тем, что отобрал микрофон. Японец не сопротивлялся физически, но прошептал ему:

– Прошу вас, не забывайтесь. Наш митинг не согласован, а в толпе есть дети…

Игорь оттеснил японца на край сцены и, обхватив микрофон обеими руками, вцепившись в него, как хищная птица в добычу, заговорил. И голос его дрожал, но Игорь был уверен, что звучит раскатисто, что от звука земля затряслась, и разверзлась пропасть над всей этой чертовой Москвой, которую он собирался покорить вопреки всему, особенно вопреки Андрею и Лизе.

– А ну слушайте все! – начал он. – Сегодня мы с вами открываем новую…

Окна автобуса переливались полупрозрачными пленками экрана. Крутили новости, и в новостях широко открывала рот чересчур белозубая певица – а на улице тем временем шла жизнь без фильтров. Картинки наслаивались: вот певица попыталась проглотить идущего мимо бородача, вот замахнулась на детскую коляску. Промах – жертва ускользнула, даже не подозревая о покушении. Двойной промах! Зубы опять щелкнули вхолостую. Трехмерный мир пока еще побеждал.

Андрей вытянул затекшие ноги и откинулся на сиденье. Пробка заткнула Покровку, перекрыла Театральный – судя по картам, стоял весь центр.

А судя по ругани в чате, сказать за это спасибо стоило все тем же зеленым активистам. Большим фанатам вторсырья и защитникам придорожных лопухов.

Шестаков вытащил из кармана подвеску Галы. Смешная штука. Вроде бы украшение, а выглядит как запчасть, типа тонкого паяльничного жала. Или как антенна у древнего приемника. На даче валялся один такой: потертый, в трещинах, с черным провалом гнезда для…

Он замер. Гнездо.

Вытянул из другого кармана лжебомбу: у той тоже был вход, куда не пролез бы ни палец, ни отвертка, а вот длинный металлический стержень – еще как. Такой специальный стержень, чтобы зажать нужный контакт в самой глубине черного пластикового тела.

Ай да Философ, ай да старый сукин сын…

Мысли метались: надо спрятать. Спрятать ее, спрятать себя с ней. Донести целой – до дома? Нет, в другое место. В банк, в камеру хранения… Или так только в кино делают? Главное, не допустить взрыва. Хотя кое-кто был бы рад, конечно. Игорь, например. И зеленые, вся эта прорва поехавшей зелени – они бы тоже оценили закат Москвы. Червяков-то мы любим и ценим, а вот обычного цивилизованного человека – не очень.

И Лиза. Лиза с ними.

Шестаков огляделся, не выпуская бомбы из рук. Автобус полупустой, никому до него нет дела. На экранах мелькает митинг – сотни кричащих людей в масках зайцев и белок, зомби и йети, старых супергероев и кислотных покемонов. Как огромный детский утренник, вышедший из-под контроля. Камера выхватывала отдельные фигуры: вот маленький ежик машет плакатом не по размеру, вот лысый и мускулистый Пикачу показывает объективу два средних пальца.

Шестаков перевел взгляд на собственные пальцы: их сводило от напряжения. Руки казались чужими и неудобными отростками. Клешнями, по ошибке приделанными к человеческому телу.

Картинка репортажа менялась, суетилась: теперь в кадр попала сцена и фигура в усатой маске. «…Разумны ли требования… – выхватил он пару случайных слов из бегущей строки. – Представители власти пока не предприняли ответных действий…» Человек сорвал маску, и картинка приблизилась.

С экрана прямо в глаза Шестакову смотрел Игорь. Довольный, сияющий Игорь. Счастливый Игорь, чье лицо секунд через десять распознает новостной алгоритм, чье имя пустят огромными буквами в бегущей строке и чье тощее тело наверняка стянут вниз десятки цепких рук. И бог его знает, что там будет дальше, но точно не коронация. Обманутая толпа не станет качать своего обманщика.

Игорь махал толпе и беззвучно смеялся.

«…акционисты избавляются от масок, анонимный митинг постепенно превращается…»

«В тыкву, – закончил про себя Шестаков. – Посмеялись и хватит».

Стержень гладко вошел в паз и щелкнул чем-то внутри бомбы. Блестящий камешек на конце крутился, подмигивал: слабо – не слабо? взорвешь – не взорвешь?

Андрей Шестаков выдохнул и нажал на кнопку.

Москва погасла.

И не видно было, что пошел снег.

…Но уполномоченный клялся, что не он бил медсестер, и что не его люди приходили в больницы, и что нет бумаги такой или устного распоряжения, что надо отключать больницы или отделять прописанных от непрописанных, и что он и люди его готовы охранять больницы от пресмыкающихся, которые притворяются полицейскими и солдатами, чтобы забрать лекарства из больниц и напугать слабых.

И сказал Василий в ответ: даже если не ты бил медсестер, то люди твои или те, кто твоего звания и духу, а значит, и ты будешь бить, когда дойдет до тебя постановление. А если то были пресмыкающиеся, в одежду вашу одетые, то тогда пусть ваши люди, которые ходят каждый со своим солнцем, раздадут свои солнца в больницы и в те дома, где нет солнечных батарей.