Джойс Оутс - Опасности путешествий во времени [litres]

Как же я скучала по маме! И по отцу.

А еще по Пейдж, Мелани и… как же ее звали, мою подругу, чей папа сел в тюрьму? Может, Карла?

В Изгнании ты осужден на одиночество. Наказание – страшнее не придумаешь, но оно не воспринимается таковым, пока тебя окружают люди, пока жизнь идет своим чередом.

В часы после закрытия музея меня не покидало ощущение, что в здании есть еще кто-то – или что-то, – чье присутствие таит в себе неведомую угрозу. С бешено колотящимся сердцем я сновала из зала в зал, включала свет и краем глаза замечала метнувшуюся в угол тень. Комнаты с высокими потолками были увешаны черепами, костями, почти целыми скелетами птиц и зверей; в витринах темнели образцы пород с окаменелостями, и еще черепа, кости и крохотные скелеты. И повсюду чучела: из птиц – ястребы, совы, соколы, береговые и певчие птицы, лысый орел с глазами-бусинками; из мелких млекопитающих – лисы, еноты, белки, рыси. Отдельную стену занимала исполинская голова лося с раскидистыми рогами. Неподалеку обосновался красавец-волк. Его шерсть серебрилась на кончиках, блестящие глаза на его морде смотрели почти разумно. «Представитель семейства псовых, обитает в Висконсине».

Казалось, мертвые существа пристально наблюдают за мной. В их взгляде читалась глубокая печаль, усугубляемая вынужденным молчанием. Ярлычки на большинстве экспонатов пожелтели – значит совсем скоро мисс Харли велит их перепечатать. При мысли о бесполезности музея я не сдержала улыбку – это место словно существовало глубоко под землей, хотя в действительности располагалось на первом этаже внушительного здания. Время не заглядывало сюда давным-давно и остановилось задолго до 1959 года. Везде лежал ровный слой пыли. Шагая мимо витрин, я не сомневалась, что за мной тянется длинная цепочка следов.

Я улыбалась, чтобы не заплакать. В одной из витрин увидела свое смутное, расплывчатое отражение, сливавшееся с выставленными под стеклом панцирями уже без черепах. Внезапно ближайший панцирь дрогнул. В зале кто-то двигался, отражаясь в стекле…

В оцепенении я смотрела, как в полумраке ко мне приближается человек с поднятой ладонью. Вулфман! Улыбнувшись, он приложил палец к губам. На вытянутой ладони алыми чернилами было выведено:

ИДИ ЗА МНОЙ.

В полном молчании Вулфман увлекал меня все дальше в недра музея.

Я следовала за ним, готовая идти за Айрой хоть на край света.

Шла, словно лунатик, который не осознает происходящее.

Вулфман явился за мной! На его лице играла хмурая полуулыбка – своего рода мученическая нежность. «Ради меня он рискует жизнью», – билось в голове. В тот миг я поклялась любить Вулфмана всеми фибрами души и, если понадобится, умереть за него.

Музей он знал как свои пять пальцев и прекрасно ориентировался в бесконечных таинственных лабиринтах. Еще он знал, где меня найти, – наверное, специально расспрашивал, чтобы выяснить мои часы работы.

Я робко улыбнулась провожатому. Сердце раненой птицей колотилось в груди.

По-прежнему молча, Вулфман взял меня за руку и ласково, но настойчиво потянул за собой. Наши пальцы переплелись с пугающей фамильярностью. Точно в чарующем, волшебном сне, мы двигались сквозь невиданные мной прежде залы. В одном из них вдоль стен, на макетах деревьев, застыли певчие птицы, среди которых выделялась стая ярких пеночек; отдельная экспозиция посвящалась обитателям болот: на темной поверхности глянцевых прудов красовались чучела лягушек и жаб, черепах всех форм и размеров, белоснежные цапли стояли на одной ноге в окружении неподвижных лебедей, канадских гусей и крякв. Среди древесных корней маячил грустный опоссум. Казалось, все они безмолвно следят за нами, потревоженные искрой жизни в наших телах.

Вулфман одними губами произнес: «Ни звука! Еще рано».

Мы миновали выставку крупных млекопитающих Запада: антилопы, олени, быки, бизоны, горные львы, черные и бурые медведи; быстро промчались по залу с огромным скелетом кита. Со стены на нас взирала увеличенная фотография исполинского обитателя глубин.

Куда мы идем? Ноги подкашивались от счастья, а может, от страха. В моих фантазиях я никогда не задумывалась, что скажу Вулфману, если мы вдруг останемся наедине. Даже вообразить не могла, что он когда-нибудь возьмет меня за руку. Я не позволяла себе мечтать об объятиях и поцелуях. На этом месте фантазии неизменно обрывались.

Кружа по лабиринту залов, Вулфман постоянно включал и выключал свет, словно хотел сбить преследователей с толку. Наконец мы добрались до глухого закоулка, далеко от входа. В тускло освещенной комнате теснились экспонаты. Ощущение, как будто смотрителю не хватило места и он, подобно уставшему Творцу, презрел свою миссию, сгрудив сюда чучела разных животных (оленят, рыси, грызунов). Их мех свалялся, блестящие глаза ввалились; тут же громоздились лотки с окаменелостями, уже без ярлыков, груды неопознанных костей и черепов. На пластах сланца свернулись гремучие змеи, их крохотные глазки блестели как живые – я невольно отпрянула и попыталась высвободить руку, но Вулфман лишь рассмеялся:

– Мэри-Эллен, они тоже заколдованные, поэтому не укусят.

В противоположном конце комнаты, наполовину скрытая большой витриной, виднелась лестница, ведущая вниз. Спустившись, мы уперлись в приземистую дверь с кодовым замком, какие обычно устанавливают на сейфы и шкафы с документами. Ловкими пальцами Вулфман набрал нужную комбинацию – раздался щелчок, и дверь слегка приоткрылась. Крепче сжав мою руку, Айра втолкнул меня в темный проем и захлопнул створку.

– Все, теперь мы в безопасности. Здесь им нас не достать.

В нос ударил земляной запах сырости и гнили. Вулфман щелкнул выключателем, и над головой замигали флуоресцентные лампочки. Мы очутились на бетонной площадке, вниз тянулись каменные ступени и растворялись в чернильной мгле.

Айра потянул меня за собой. На мгновение мною овладела паника – идти за ним, но куда?

Вулфман спускался первым. Значит, если я вдруг упаду в обморок или оступлюсь, он обернется и подстрахует.

Чем ниже, тем нестерпимее воняло сыростью, а холод пробирал до костей.

Я потерла веки и сквозь пелену различила полуподвальное помещение с бетонными полами, стенами и (бетонным?) потолком. Пол устилал серый, с металлическим отливом ковер, на стенах висели плакаты с подробными инструкциями на случай ядерной атаки. У входа стоял манекен в полном обмундировании: противогаз, плотный серый комбинезон, перчатки и тяжелые сапоги.

Я не могла отделаться от мысли, что манекен наблюдает за нами блестящими глазницами противогаза.

– Это ядерное убежище, – пояснил Вулфман. – Уверен, ты о таком и не слышала. В административном корпусе есть еще одно – на порядок больше и лучше, специально для университетского руководства. Я о нем слыхал, но никогда не видел.