Александр Богданов - Вечное солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика второй половины XIX — начала XX века

1875 г.

Владимир Галактионович Короленко родился в городе Житомире в семье уездного судьи, человека уважаемого в городе. Мать его — польского происхождения. Семья была на редкость дружная… После окончания гимназии будущий писатель поступил сначала в Петербургский технологический институт, затем в Петровскую земледельческую и лесную академию в Москве и, наконец, Петербургский горный институт. Ни одного из этих учебных заведений Короленко не кончил: отчасти из-за нужды (в 1868 году умер его отец и семья осталась без средств), отчасти из-за участия в студенческом движении. С 1879 по 1885 год в течение шести лет одна за другой следуют ссылки: сначала город Глазов Вятской губернии, потом глухая деревня Берёзовские Починки, потом Пермь и, наконец, трёхлетняя ссылка в Якутию за отказ присягнуть новому императору Александру III. В ссылках Короленко изучил сапожное ремесло и занимался им вперемежку с литературной деятельностью.

После возвращения из ссылки в 1885 году писатель поселяется в Нижнем Новгороде. Начинается самый плодотворный период его литературной деятельности. Один за другим появляются рассказы «Сон Макара», «В дурном обществе», «Соколинец» (всё в 1885 году) и другие.

В 1893 году Короленко едет в Америку, плодом поездки стала повесть «Без языка» (1895). В следующем, 1896 году Короленко участвует в знаменитом Мултанском деле по обвинению группы вотяков в человеческих жертвоприношениях своим языческим богам. Вотяки были оправданы.

В 1896 году писатель переезжает в Петербург и вместе с критиком Н. Михайловским возглавляет крупнейший народнический журнал «Русское богатство».

В 1900 году Короленко избран почётным академиком, но в 1902 году вместе с Чеховым отказался от этого звания в связи с аннулированием избрания в академики А. М. Горького.

С 1905 года начинает работу над крупнейшим своим произведением — «Историей моего современника». В 1914–1915 годах полтора года живёт за границей для поправки здоровья, затем возвращается в Полтаву. Скончался в Полтаве 25 декабря 1921 года.

Наряду с Г. Успенским В. Г. Короленко самый значительный представитель народничества в русской литературе. Тема правды и правдоискательства проходит через всё его творчество. Уже герой рассказа «Убивец» (1882) Фёдор Силин ищет праведной жизни. Особенно яркий образ правдоискателя создал писатель в лице главного героя рассказа «Яшка».

В рассказе «Сказание о Флоре» Короленко предвидит время, когда «исчезнет насилие, народы сойдутся на праздник братства, и никогда уже не потечёт кровь человека от руки человека».

А. М. Горький писал о Короленко:

«Среди русских культурных людей я не встречал человека с такой неутомимой жаждой „правды-справедливости“, человека, который так проникновенно чувствовал бы необходимость воплощения этой правды в жизнь».

Когда в первый проезд мимо Светлояра [12] Светлояр — вулканическое озеро на реке Люнде, близ села Владимирского Макарьевского уезда Нижегородской губернии. С ним связана легенда о невидимом граде Китеже… (Примеч. В. Г. Короленко.) мой ямщик остановил лошадей на широкой Семёновской дороге, вёрстах в двух от большого села Владимирского, и указал кнутовищем на озеро, — я был разочарован.

Как? Это и есть Светлояр, над которым витает легенда о «невидимом граде», куда из дальних мест, из-за Перми, порой даже из-за Урала, стекаются люди разной веры, чтобы раскинуть под дубами свои божницы, молиться, слушать таинственные китежские звоны и крепко стоять в спорах за свою веру?.. По рассказам и даже по описанию Мельникова-Печерского я ждал увидеть непроходимые леса, узкие тропинки, места, укрытые и тёмные, с осторожными шопотами «пустыни».

А тут — видное с большой проезжей дороги в зелёных берегах, точно в чашке, лежало овальное озерко, окружённое венчиком берёзок. Взбегая на круглые холмики, деревья становятся выше, роскошнее. На вершинах берёзы перемешались уже с большими дубами, и сквозь густую зелень проглядывают бревенчатые стены и куполок простой часовни…

И только?..

Когда я пришел к озеру во второй раз, моё разочарование прошло. От Светлояра повеяло на меня своеобразным обаянием. В нём была какая-то странно-манящая, почти загадочная простота. Я вспоминал, где я мог видеть нечто подобное раньше. И вспомнил. Такие светленькие озерка, и такие круглые холмики, и такие берёзки попадаются на старинных иконках нехитрого письма. Инок стоит на коленях посреди круглой полянки. С одной стороны к нему подступила зелёная дубрава, точно прислушиваясь к словам человеческой молитвы; а на втором плане (если есть в этих картинах второй и первый планы) в зелёных берегах, как в чаше, такое же вот озерко. Неумелая рука благочестивого живописца знает только простые, наивно правильные формы: озеро овально, холмы круглы, деревца расставлены колечком, как дети в хороводе. И над всем веяние «матери-пустыни», то именно, чего и искали эти простодушные молители…

Недалеко, в двух-трёх десятках вёрст, Керженец с его дебрями и разорёнными скитами, о которых скитницы поют старыми голосами:

Был недоступный лес, была тишина, отдалённость от мира. Была тайна.

Теперь леса порубили, проложили в чащах дороги, скиты разорили, тайна выдыхается. К «святому озеру» тоже подошли разделанные поля, и по широкой дороге то и дело звенят колокольцы, и в повозках видны фигуры с кокардами. «Тайна» Китежа лежит обнажённая у большой дороги, прижимаясь к противоположному берегу, прячась в тень к высоким берёзам и дубам.

И тоже тихо выдыхается.

‹…› Итак, над озером Светлояром стоят два мира: один — настоящий, но невидимый, другой — видимый, но ненастоящий. И сплетаются друг с другом, покрывают и проникают друг в друга. Ненастоящий, призрачный мир устойчивее истинного. Последний только изредка мелькнёт для благочестивого взора сквозь водную пелену и исчезнет. Прозвенит и смолкнет. И опять водворяется грубый обман телесных чувств…

Понятно, как это заманчиво. Ежегодно «под Владимирскую» из Нижегородской, Владимирской, Вологодской губерний, даже из-за Перми, из-за Урала сходятся на берега Светлояра толпы людей, стремящихся хоть на короткое время отряхнуть с себя обманчивую суету сует и заглянуть за таинственные грани. Здесь, в тени деревьев, под открытым небом день и ночь слышно пение, звучит гнусавое чтение нараспев, кипят споры об истинной вере. А на закатных сумерках и в синей тьме летнего вечера мелькают огни между деревьями, по берегам и на воде. Благочестивые люди на коленях трижды ползут кругом озера, потом пускают на щепках остатки свечей на воду и припадают к земле и слушают. Усталые, в истоме между двумя мирами, при огнях на небе и на воде, они отдаются баюкающему колыханию берегов и невнятному дальнему звону… И порой замирают, ничего уже не видя и не слыша из окружающего. Глаза точно ослепли для нашего мира, но прозрели для мира нездешнего. Лицо прояснилось, на нём «блаженная» блуждающая улыбка и — слёзы… А кругом стоят и смотрят с удивлением те, кто стремится, но не удостоился по маловерию… И со страхом качают головами. Значит, есть он, этот другой мир, невидимый, но настоящий. Сами не видели, но видели видящих…