Иннокентий Лаженицын - Носители. Сосуд [СИ]

Каждая рука и нога была скована индивидуальной цепью, конец которой уходил в отверстие в стене слева от меня, превращая меня в марионетку. В теле все еще ощущалась слабость, голова кружилась.

Собравшись с силами, я сел на кровати. Интерьер, окружавший меня, был минималистичен, не считая кровати, в углу стоял стол со стулом.

— Вот мы дома, — тихим голосом произнес я.

Чувства мне не ответили, видимо, были заняты регенерацией.

Комната была маленькая, не больше тридцати квадратных метров. Окон не было, стены были выкрашены в нейтральный бежевый цвет. Справа от кровати находилась дверь в санузел, который представлял собой раковину, туалет и душевую кабину. Вход в мою новую обитель находился прямо напротив кровати и представлял собой металлическую тюремную дверь с окошком для передач.

— Мы сейчас зайдем, — услышал я голос из-под потолка и, подняв голову, увидел висящую в одном из углов колонку. Рядом с ней висела камера.

Прозвучал звуковой сигнал, цепи, фиксирующие мои конечности, пришли в движение и медленно стали уползать в отверстия, таща меня за собой.

Спустя несколько минут я представлял из себя «Витрувианского человека» Леонардо да Винчи у левой стены от входа. Раздвинутые ноги и руки доставляли дискомфорт и не давали сделать никакого движения. Входная дверь со скрежетом отворилась, на пороге стояли мои родители, они же комиссары.

Всю жизнь они пропагандировали здоровый образ жизни. Теперь мне была понятна их маниакальная одержимость спортом, правильным питанием и частыми походами к косметологам. Все это было необходимо, чтобы оправдывать, почему они так хорошо выглядят для своих сорока пяти лет. Сейчас же передо мной стояла пара лет тридцати пяти, такими я их помнил в шестнадцать лет.

— Зачем была вся эта демонстрация и показуха? — спросил я их. — Вы не могли просто, связав мне глаза, забирать мою силу? Вы же знаете, что, в отличие от вас, во мне присутствуют все человеческие чувства.

— Причина, наверно, в том, что я Ненависть, а она Нежность, — ответил мне лже-отец. — Была бы среди нас жалость, возможно, именно так бы мы и поступили, но увы и ах.

— Сейчас уже нет смысла играть какие-то роли, — в разговор вступила лже-мать. — Мы и так двадцать с лишним лет этим занимались и жутко устали от этого. Тебе давно уже пора осознать, что ты Сосуд, и забыть свою прошлую жизнь. Мне кажется, размышления о ней привнесут только негатив в твое нынешнее существование.

Впервые я видел истинными людей, которые всю жизнь прожили рядом со мной, которые занимались моим воспитанием, которые учили меня.

Если бы они обладали всем спектром чувств обычного человека, скорее всего, полюбили меня за эти двадцать лет, даже несмотря на то, что я не был родным сыном, или хотя бы относились теплее.

Но они носители. Монстры, чья главная цель — жить вечно и упиваться своей властью.

— Зачем вы пришли? — у меня не было желания видеть их. Мой мозг отказывался принимать столь резкое изменение в поведении самых близких мне людей, доставляя невыносимую боль.

— Поздравить с новосельем и объяснить некоторые правила твоего пребывания тут, — сказал главный комиссар. — Кормление пять раз в день, нам нужно, чтобы твои чувства быстро регенерировали.

— А если я объявлю голодовку? — спросил я с вызовом.

— То твои чувства, взяв твое ослабленное тело под контроль, сами начнут с удовольствием питаться в стремлении выжить. Но даже если ты каким-то чудом договоришься с ними и вы разом решите помереть с голоду, мы быстро перейдем к насильному вскармливанию посредством трубочек, тебе это не понравится, — ответил мне спокойным тоном бывший папа. — Перестань думать, что ты можешь еще как-то нарушить наши планы. Это уже выглядит глупо, научись достойно проигрывать. Чтобы ты совсем не сошел с ума, можешь заказать книги, музыку, фломастеры, листочки — в общем, что угодно, что хоть как-то отдалит твою потерю рассудка.

— Отдалит? — переспросил я.

— Именно. В любом случае тебя это ждет. Сам посуди, обычный Сосуд живет порядка трехсот лет, пока его ресурс окончательно не исчерпывается. Ты же у нас новый, улучшенный, еще неизвестно, на сколько хватит тебя. Тем более, как побочный эффект, в тебе присутствуют все человеческие чувства, что, скорее всего, приблизит твои психологические проблемы. Еще есть вопросы? — уточнил Владимир.

— Да. Как делают Сосуд? И где мои настоящие родственники?

— Информация засекречена, но, думаю, в твоем случае тебе не с кем будет ей делиться. Обычно для шести чувств в Сосуде нужно шесть поколений. В первом поколении обычного человека скрещивают с носителем первого чувства. В твоем случае это ненависть, их ребенка скрещивают со следующим носителем, у тебя это Страх, и так далее. Каждое новое поколение добавляет в последующего отпрыска новое чувство. И в конце ребенок от шестого поколения, наполненный всеми этими чувствами, должен оплодотворить совершенную, которая рожает Сосуд. Сам понимаешь, насколько это долго, сколько людей приходится выращивать до половозрелого возраста. Не говоря уже о том, что не все выживают, кто-то просто сходит с ума.

— Тяжела ваша судьба, — ответил я на его сетования.

— А живых кровных родственников у тебя нет, — пропустил он мимо ушей мой сарказм. — От них требуются только их детородные способности, а дальше они бесполезны. Учитывая, что все скрещивания происходят насильно. Да и в целом трудно назвать их содержание на нашей ферме комфортным и человечным. Проще от них избавляться, чтобы сор из избы не был вынесен. Как видишь, твоя судьба не самая трудная. Средний возраст твоих родственников — пятнадцать лет.

Беспринципность и жесткость комиссаров не переставали меня удивлять. Мне казалось, более низко и жестоко, чем со мной, поступить уже нельзя, создав меня искусственно, окружив меня ложью и заперев на века. Но тут я узнаю о судьбе людей, участвующих в моем создании.

— Есть у него живой кровный родственник, — напомнила Владимиру его ненастоящая жена. — Совершенная, которая его родила.

— Точно. Как я мог забыть, тем более ты довольно близко с ней знаком. Наверняка помнишь Нежность, которая сидела перед входом в подвалы Конторы. Ты еще избил ее, когда Мария организовывала тебе постановочный побег. Как неловко, избил единственного настоящего родственника, да еще и мать родную, ирония судьбы, — он засмеялся тем самым смехом, которым смеялся, будучи моим отцом, и с которым у меня были связаны только теплые воспоминания детства. Это в очередной раз резануло меня по сердцу тупым ножом.

— Ну тогда уж и про Михаила расскажи, — вновь напомнила лже-отцу лже-мать, как это происходило и в некогда нашей обычной семейной жизни. Мама всегда была негласным секретарем постоянно все забывающего папы. Никак я не мог окончательно открепить их образы от своих родителей.