Николай Олигер - Праздник Весны

Иные поднимали уже лица вверхъ, отъ грязной земли, и искали, — но такихъ предавали смерти, во славу Властителя.

Говорили служители его:

«Согнитесь».

Жили также люди называющіе себя мудрецами, обласканные сильными и тоже говорили:

«Согнитесь».

Потому что пуста была мудрость ихъ — мудрость смиренія.

Но смѣнялись цвѣты цвѣтами и поколѣніе проходило за поколѣніемъ.

Обветшало драгоцѣнное сѣдалище, и лицо Властителя источилъ дождь и вѣтеръ, — и многіе начали думать, что онъ не вѣченъ. А когда посмотрѣли на глубокія надписи, то увидѣли, что законъ изглаживается, потому что время съѣдаетъ и камень.

Такъ узнали, что не вѣченъ ихъ Властитель.

Видѣли служители и всѣ, украшенные золотомъ, что будетъ имъ худо, потому что кормились они у сѣдалища, и сказали:

«Нуженъ новый господинъ, а то низвергнется этотъ, какъ и первый».

Призвали со всего свѣта называющихъ себя мудрецами и сказали имъ:

«Вотъ, видите, что случилось? Сдѣлайте же новаго господина по всей мудрости вашей

Тогда мудрецы сошлись тѣсно, кивали лысыми головами и сыто улыбались, и дѣлали господина. Вложили въ работу всю свою хитрость и все свое знаніе, — а хитрость и знаніе ихъ были велики.

Но не увидѣли мудрецы, какъ пришелъ Нѣкто.

Былъ онъ огроменъ и трепетали жизнью всѣ его члены, потому что не былъ онъ сдѣланъ изъ мѣди или золота.

Стоялъ на высокой горѣ, видѣлъ съ нея всю землю, на которой жили люди. И держалъ въ рукѣ молотъ, которымъ разбивалъ.

Голосъ его превосходилъ собою раскаты грома, и слышали его всѣ.

Говорилъ онъ такъ:

„Подымите головы. Разогните спины, чтобы увидѣть меня всего, могучаго съ молотомъ, въ свѣтѣ солнца. Вотъ города, которые я строилъ, и дороги, которыя я проводилъ, и нѣтъ ничего, чего бы не коснулась рука моя. Итакъ, разогнитесь, потому что я — это духъ вашъ и ваша сила. Поглядите вокругъ и увидите, что міръ прекрасенъ, и нѣтъ радости лучше, какъ радость жизни. Смѣйтесь и радуйтесь и въ радости побѣждайте“.

Смутились мудрецы въ тѣсномъ кругу своемъ и шептали:

„Что онъ говоритъ? Не бунтъ ли проповѣдуетъ“?

Смутились служители, одѣтые въ золото, и кричали:

„Согнитесь и закройте уши ваши, потому что это ложь. Кайтесь и молитесь!“

Но всѣмъ были слышны слова великаго съ молотомъ и падали, какъ роса жизни, на души всѣхъ тѣхъ, кто строилъ города и проводилъ дороги. И даже тѣ, которые рылись, какъ кроты, подъ землею, вышли и слушали.

Разносился голосъ великаго до отдаленныхъ краевъ земли, и тѣ, кто слышалъ его, разгибались и смотрѣли прямо — и видѣли, что миръ будетъ прекрасенъ, если они возьмутъ его.

Нельзя было ужъ ихъ всѣхъ сжечъ или побить камнями, во славу Властителя, потому что они создали все и опустѣлъ-бы міръ безъ нихъ, и долженъ былъ погибнуть. Но одѣтые въ золото неистовствовали, спрашивали совѣта у мудрыхъ и набросали гору труповъ у подножія дряхлѣющаго Властителя. И кивали лысыми головами мудрецы, говоря:

„Такъ слѣдуетъ по закону“.

Но кривы были ихъ улыбки, какъ улыбки приговоренныхъ.

Когда же проникъ голосъ великаго до самаго отдаленнаго края земли и всѣ, слышавшіе его, выпрямились и смотрѣли прямо, — упалъ съ великимъ грохотомъ погибшій Властитель и разсыпалось въ дребезги его высокое сѣдалище. Погребены были подъ нимъ всѣ украшенные золотомъ и называвшіе себя мудрецами — и кровь ихъ смѣшалась съ кровью ихъ убійствъ.

Расцвѣла земля новой жизнью и не было на землѣ Властителя, кромѣ радости существованія, — и не строили украшеннаго сѣдалища великому, потому что онъ жилъ въ сердцахъ всѣхъ, кто разогнулъ спину свою и прозрѣлъ.

Ходили новые люди по землѣ и жили хорошо, приближаясь къ счастью.

Но что было до того тѣмъ, которые уже умерли и истлѣли, и кости которыхъ обратились въ прахъ.

Напоена вся земля страданіемъ ихъ.

Что имъ до того, что люди познали начало счастья и все ближе подходятъ къ нему?

Истлѣли ихъ дряхлыя кости.

Въ страданіи они родились, въ страданіи умерли. Что имъ до радости?

Костеръ догоралъ. Кто-то изъ каменщиковъ взялъ обѣими руками большую охапку хвороста и бросилъ ее на груду тлѣющихъ угольевъ. На нѣсколько мгновеній еще сохранявшееся пламя совсѣмъ погасло. Потомъ вырвался наружу первый огненный языкъ, длинный и острый, за нимъ другой и третій.

— Да, мы должны помнить о жертвахъ! — задумчиво проговорилъ Лексъ. — Еще въ дни моей молодости люди чаще вспоминали о тѣхъ, кто выковалъ ихъ счастье. Тогда еще въ душахъ многихъ таилось что-то… что-то родственное тѣмъ, которые погибли. А теперь они намъ чужды, слишкомъ чужды… И мы ихъ забываемъ.

— Я думаю, что они не были такъ ужъ очень несчастны! — сказалъ Виланъ. — Вѣдь они не видѣли ничего лучшаго.

Коро сѣлъ ближе къ писателю и, положивъ руку ему на плечо, сказалъ:

— Твоя сказка хороша, Кредо. Ты воскресилъ во мнѣ старое, старое. Я думалъ, что это навѣкъ похоронено, но оно еще живо.

— Да, — отвѣтилъ Кредо, — я чувствую это, но сказка не удалась. Почему мнѣ никогда не удается, Коро, разсказать то, что назрѣло въ моей головѣ?

— Никогда?

— Никогда. И вотъ, я думаю: уничтожимъ ли мы когда-нибудь это страданіе, — страданіе творчества? Передо мною — лѣстница изъ мечей, и я долженъ по ней восходить наверхъ. И когда я уже весь израненъ — я оглядываюсь и вижу, что поднялся совсѣмъ не такъ высоко, какъ думалъ. Ахъ, я никогда не бываю доволенъ тѣмъ, что я создалъ. А мнѣ хотѣлось-бы пережить одну только минуту, — одну краткую минуту полнаго удовлетворенія. Сказать: вотъ, я достигъ вершины, и сдѣланное мною — хорошо.

— Мнѣ тоже приходило это въ голову. Но я думаю что такое страданіе нельзя и не нужно уничтожать. Вѣдь это — наша душа.

— Нѣтъ, Коро, нѣтъ! Придетъ время, — можетъ быть, оно еще очень далеко, — и мы будемъ создавать лучшее. Каждое созданіе сдѣлается нашей истинной гордостью, потому что оно будетъ высочайшимъ плодомъ нашей творческой силы.

Галъ утомился. Онъ полулежалъ, закрывъ глаза, и тѣни огней неровно скользили по его лицу.

Абела приложила палецъ къ губамъ.

— Тише! Онъ спитъ… Не пора ли намъ домой? Вѣдь нашъ день начнется съ разсвѣтомъ.

Лексъ всталъ и за нимъ другіе.

Простились съ Кредо. Онъ долго провожалъ ихъ взглядомъ, стоя у изголовья своего друга, пока они не изчезли въ темнотѣ ночи.

Костеръ во второй разъ догорѣлъ, и угли распадались. Тлѣли, какъ груда золота, и пробѣгали уже по нимъ черныя струйки пепла.

Потомъ Кредо повернулся лицомъ къ лѣсу и внимательно прислушивался къ тишинѣ. И тишина оживала въ его ушахъ, и слышалъ онъ связный шопотъ и вздохи, выходившіе изъ самой глубины земли, — вздохи, полные загадочной и еще не познанной тайны.

Онъ вслушивался и познавалъ ее, — въ такомъ тихомъ уединеніи.