Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

Однако, Лиза больше нравилась мне просто как такой же человек как и я, с критическим мышлением и достаточным жизнелюбием, чтобы относиться к происходящему вокруг с долей иронии. В общем, у меня появилось некое разнообразие в части препровождения своего свободного времени.

Но вот пришёл тот день, когда свой заслуженный выходной мне нужно было разделить с человеком близким по крови, а не интересам. Сергей упорно звал меня пострелять из раритетного оружия в нелегальном тире, обустроенном в одном из подвалов заброшенной девятиэтажки, на окраине города. Лиза приглашала в гости продегустировать её новый кулинарный триумф, состряпанный из наипростейших продуктов, оставшихся с её прошломесячной индивидуальной продуктовой корзины. Дело заключалось в том, что в этот день я клятвенно пообещал отцу, что приеду его навестить. Отказов и отговорок он, на этот раз, не принял, поскольку ему нужно было сторонне мнение относительно его новой статьи, которую он писал и переписывал последнюю неделю, для одной региональной газеты, надо сказать, с весьма вольной редакционной политикой.

«Социум сорокового. Прогресс или деградация?» — вот название нового публицистического труда моего неугомонного отца. Каждый раз, когда он звонил и рассказывал, над каким материалом собирается поработать в ближайшее время — я едва сдерживал себя, чтобы не заорать на него благим матом. Ведь, по большому счёту, каждая его статья, в последние, эдак, лет семь, могла потянуть, как минимум, на весьма серьёзный штраф, а то и приговор к обязательным работам, с которых, как правило, каждый третий возвращался сразу на больничную койку, с которой уже не вставал. Были и те, кто вообще не возвращался, но их меньше — примерно один из десяти.

Отцовскую публицистику, при желании, можно было легко подогнать под статью «Дискредитация государственной власти» или «Дискредитация государственной политики». Эти статьи появились в уголовном кодексе ещё в 2021-м году и за прошедшее время сильно эволюционировали. По-сути, по ним можно было осудить за любую критику или инакомыслие. Причём, история знала случаи, когда даже, вроде бы невинные, на первый взгляд, проступки интерпретировались таким образом, что всем становилось понятно — от удара каркающего меча госаппарата не застрахован ни один из ныне живущих. Каким образом редакции, с которой сотрудничал отец, удавалось избегать судебных тяжб, которые, естественно, закончились бы не в пользу журналистов-вольнодумцев — для меня оставалось и остаётся загадкой. Так вот, поскольку отправить материал отец должен был уже во вторник, то это воскресенье было последней возможностью привлечь меня в качестве «бета-ридера».

Загвоздка заключалась в том, что два дня назад, узнав, что я наконец-то собираюсь навестить отца, мой шеф-товарищ Масловский, будучи очень хорошо знакомым с моим ближайшим предком, позвонил ему, справился как дела и здоровье, а также непреминул сообщить, что сынуля, дескать, привезёт гостинец в виде «Джека Дениелса», в количестве двухсот грамм. Сразу же после данного звонка, Сергей торжественно вручил мне бутылочку со строгим наказом передать Сан Санычу в целости и сохранности. В этот же самый день мы с Сергеем напились, буквально до скотского состояния. На следующее утро мне было ужасно плохо и единственным решением этой проблемы я видел употребление подарка, предназначенного Сан Санычу, то есть — моему отцу.

После, я, конечно, покаялся Сергею и попросил выделить для горячо любимого папы ещё двести граммов волшебного эликсира. Однако, тот лишь развёл руками. Оказалось, что за последние несколько дней активного вечернего пьянства современным алкоголем и весьма умеренного, я бы даже сказал, скудного потребления, в утренние часы, алкоголя раритетного — конечно в качестве лекарства, не более, привели к неизбежному окончанию запасов контрабандного пойла. И этот факт был весьма прискорбен, поскольку вызвал у меня чувство, самого настоящего, уже почти забытого, стыда.

Ещё бы! Друг передал отцу диковинку, напоминающую о бурной юности, а курьер сего дара, попросту, пошло и бесцеремонно, изничтожил посылку! Стыд и срам, да и только! Кстати, чувство стыда я не испытывал уже очень долго и потому ощутил его особенно остро. Будто бы сами внутренности, какой-то безжалостный палач, опутывал стальной ржавой проволокой и начинал сдавливать витки. От этого хотелось, сначала чесаться, а потом и вовсе сбросить кожу, чтобы явить миру себя по-настоящему — нагого, такого, какой есть. Не снаружи, а самое естество…

О своих ощущениях я, конечно, поведал шефу. Кому же ещё? Он, в свою очередь, предложил не усложнять, а искупить свою вину, просто-напросто, подыскав замену его подарку. Нехотя он рассказал мне о местечке, где можно прикупить и не такие раритетные и жутко незаконные штуки, как бутылочка доброго «Джека Дениелса».

И вот я стою в одном из дворов заброшенного микрорайона на окраине города и ищу тот ту самую табличку, которая должна указать мне на то, что я на верном пути. Я ищу глазами номер дома. Но, на том месте, где должен быть жестяной прямоугольничек с надписью «ул. Печерского, 16», чуть менее выцветшая, чем остальная стена, пустота. Иду через двор к другому углу здания, надеясь, что там табличка осталась на месте. Ноги сами по себе шагают вперёд, а глаза плывут по проржавевшим качелям и горкам, на которых когда-то резвились дети, по растрескавшийся серой земле клумб, где наверняка росли неприхотливые, но, вполне себе, симпатичные цветы, по пустым глазницам тёмных окон за каждым из которых своя история, своя жизнь…

Теперь «истории остались в истории», теперь там только темнота… От всего этого становится жутко. Пустота пугает. Она, как напоминание о том, что ничто не вечно и вместо чего бы то ни было обязательно придёт она — её величество ничто. И я не вечен. Не станет меня — останется просто место в этом мире, которое, либо займёт другой, либо никто не займёт — какая разница? Особенно мне… Страшно. Тем более, что окраина лишь «де юре» такая же зона, как и все остальные, где действуют те же законы, что и, например, у меня на работе или в баре, где мы напиваемся, или дома, или на улице… Только другой улице — поближе к людям, поближе к течению бурной реки самой жизни. А здесь обитает нищета. Здесь асоциальные и откровенно преступные личности. Здесь даже изгои появляются — жуткие твари.

Изгои не признают не только общепринятой и общепризнанной власти, но даже простых человеческих ценностей. Дикари, в общем, но жутко опасные. Раз-два в неделю о них пренепременно говорят в новостях. И это отнюдь не рядовые информации, а, как правило, молнии с мест экстренных происшествий. Ограбления, убийства, теракты — изгои справедливо считаются главной опасностью современного общества. Не понимаю — почему отец к ним так лоялен? Неверное, старость…