Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Вот, — не собираясь корчить из себя знатока здешних торговых отношений, представляю я на суд держательницы своеобразной ювелирной лавки содержимое рюкзака.

— Не дурно, — бегло обежав мой скарб взглядом подытоживает она. — Возьму таблетки, — тычет пальцем в обеззараживающие воду препараты, — и гель, — указывает на тюбик с люминесцентной субстанцией.

Я без пререканий извлекаю запрошенное и выкладываю перед ней на стол. «Сущие пустяки!» — кажется мне. Обеззараживающие препараты стоят всего-то тридцать универсальных лимитов. Люминесцентный гель — восемьдесят. Вообще, последнее мне нравится по своей сути и идее. Выдавливаешь на поверхность, причём, можно даже нарисовать им желаемую фигуру, подключаешь любой источник питания, просто опустив в ещё не застывший «кисель» два подведённых к батарее провода и получаешь «игру света» чуть ли не на месяц, в зависимости от ёмкости аккумулятора, конечно. Существует у данного изобретения ещё одна модификация — заряжается от солнечной энергии, а в тёмное время суток начинает отдавать накопленный заряд. Но такого тюбика у меня с собой нет, хотя дома, точно помню, где-то валяется. Зачем я их покупал вообще — ума не приложу. Ах, да! Когда изгои взорвали одну из подстанций, несколько районов, включая мой, остались без электричества. Тогда в магазинах, подобные, никому доселе ненужные в хозяйстве, подспорья смели за считанные часы. А вот таблетки для обеззараживая воды я купил, когда в новостях говорили об угрозе атаки на водоочистные сооружения. Однако, атака эта так и не состоялось.

— Хорошо, — удовлетворённо подытоживает сделку торговка, пряча под прилавок мою «плату». — Забирай, — резво кивает на брошь, всем своим видом показывая, что ей, для хорошего человека ничего не жалко.

— Спасибо, — отвечаю любезностью и прячу безделицу в недра рюкзака.

— Эй, парень! — окликивает меня торговка, когда я уже сделал пару шагов прочь от её прилавка. — Ты, что-то конкретное ищешь?

— Ага. Мне виски — «Джек Дениелс» нужен.

— Да? — игриво поводит бровью пожилая дама, давая понять, что в данной теме она разбирается не хуже любого мужчины. — А рюкзачок не худоват?

В ответ я лишь пожимаю плечами.

— Ладно, — понимающе вздыхает она, — иди вперёд, — указывает вглубь пролома в стене, ведущего в следующую квартиру, — во второй комнате, справа, Алик сидит. У него, вообще, хрень всякая, типа вазочек, да чашечек. Но, я знаю, и спиртное где-то припрятано. Скажи ему, что ты от Жанны — сторгуетесь.

Найдя лавку Алика, я, действительно, сторговался. Правда, за бутылку треклятого «Джека» мне пришлось оставить у него всё содержимое моей сумки, за исключением пары упаковок модифицированных злаков. Глянув на них, Алик только покривился. Затем, долго причитая о том, как он продешевил и сокрушаясь о своём излишнем уважении к Жанне, отдал-таки мне бутылку вожделенного «Джека Дениелса», заявив, что передаёт в мои руки не просто виски, а нектар, которым не побрезговали бы сами Боги, если бы не отвернулись от этого погрязшего в дерьме мира.

Когда я, наконец, приехал к отцу, дело было уже под вечер. Вот он, тот самый торжественный момент, ради которого я так старался. Конечно, не выпей я настоящий подарок Сергея — никаких бы трудностей не было бы. Но, тем не менее. Я торжественно вручаю отцу «презент» от своего школьного товарища.

— Он же говорил, что там двести грамм? — удивлённо спрашивает отец.

— Это он выжрать не успел! — язвлю в ответ, вместе с тем отмечая его наблюдательность.

— Ты же знаешь — я уже давно не пью, — рассматривая бутыль, как бы между делом, напоминает отец. — Но, это, пожалуй, попробую.

— Ну, так — грех не попробовать, — весело подначиваю, уже выставляя на стол две прозрачные рюмки на небольших толстых ножках.

— Ну, по чуть-чуть… — успокаивает сам себя Сан Саныч, открывая бутыль.

По комнате начинает идти пряный навязчивый и резковатый запах. Отец наполняет мою рюмку почти доверху, свою же, лишь залив янтарным алкоголем самое донышко.

— Ты чего, бать? — слегка удивляюсь, ведь, несмотря на его «самодисциплину» побрезговать таким напитком, по заверениям Алика, не смогли бы сами Боги.

— Я не пью, сына. А это, так, вспомнить вкус тех времён, когда мы ещё не жили во всём этом дерьме.

— Да ну тебя, — картинно машу на него рукой, выпиваю свою порцию и смотрю за реакцией отца. Тот тоже выливает свои «три грамма» в рот, задумчиво смотрит в потолок и сглатывает.

— Ну как? — с нетерпением интересуюсь его мнением.

— «Джек», говоришь?

— Ну, ты же сам видишь, — оторопело киваю я на бутыль.

— Это — стекло, — щёлкает он пальцем по сосуду, — а внутри — «Уайт хорс», в лучшем случае. А вообще — сивуха, какая-то… Но пить можно, в принципе.

Сначала хочется даже обидеться, но уже через секунду отбрасываю версию о ненормальности своего отца, как несостоятельную. Ведь он, в отличие от меня или Сергея, действительно, знает вкус того самого «Джека Дениелса». А вот мы — едва ли. «Мы люди честные» — вдруг вспомнилось мне…

Это утро понедельника я могу смело считать не совсем обычным. Я не проспал, не испытал, ставших обычными, похмельных мук, и сейчас вполне бодро иду пешком на работу, вместо того, чтобы томиться на остановке в ожидании транспорта. Надо сказать, что такие ощущения мне нравятся. Я мог бы их испытывать и чаще, может даже привыкнуть к ним, но пока не получается. Обычное утро понедельника у меня, как правило, совсем другое. Ведь накануне я, как правило, напиваюсь, не помню большей части вечера и ночи, но руководствуясь ощущениями, почти всегда уверен — оторвался на славу, что в большинстве случаев на работе подтверждает Сергей, чаще всего являющийся моим компаньоном в подобных загулах.

Но сейчас голова свежа, а тело бодро. Вчера у отца я выпил, всего-то, может граммов сто пятьдесят. После четвёртой рюмки Сан Саныч демонстративно закрутил крышку на моём палёном «Джеке Дениелсе», поставил бутыль в шкаф, заявив, что на сегодня уже достаточно убийств моих несчастных нейронов. Сам же он выпил, от силы, граммов 20 за весь вечер, не больше. Мой отец, уже много лет как противник алкоголя, в принципе, хотя и придерживается мнения, что «пить или не пить» — личное дело каждого. Сам же он выпил эти несчастные несколько капель лишь для того, чтобы вспомнить прошлое, в котором было… Да нет. В котором не было… Не было нашего настоящего.

Прочитав его новую статью я, в очередной раз, убедился в том, как моему старику тяжело ужиться с окружающим его миром, точнее с тем, во что этот мир превратили. И кто превратил? Мы же… С нашего молчаливого согласия, из нашего общего, некогда прекрасного дома под названием Планета Земля, сделали сначала пустыню, напополам с помойкой, а потом выстроили на ней один большой трудовой лагерь, наподобие тех, куда фашисты, сто лет назад, сгоняли представителей «низших народов». «И в чём отличие о нашего нынешнего мироустройства?» — этот вопрос проходит красной нитью через всю статью моего, страдающего аллергией на современное общество, отца.