Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

– Но почему все они на связи одновременно?

– Да потому что трусы и хлюпики всего боятся. Особенно собственной жадности и ненасытности. Это про них – дистанционная борьба сумо, кикбоксинг и массажные матрасы… А еще – потная галерка субботних шоу, кинотеатры под открытым небом, выключенные моторы, машины, которые раскачиваются и скрипят, как пружинные кровати, – и натужное кряхтение, и изнасилованные старлетки…

Конвей молчал.

– Ну, и что ты молчишь, как рыба об лед? Думаешь, как бы незаметно свалить с вечеринки?

– Какой еще вечеринки?

– А такой, на которой все могут говорить и делать все, что хотят, и при этом никто их не видит. Здесь все равны: и старая дева из Вермонта, и алкаш из Рено, и пастор из Ванкувера, и звонарь из Майами, и стриптизерша из Провиденса, и директор колледжа из Канкаки…

Конвей молчал.

– Ну, что ты скис? Пасуешь перед фактами? Пытаешься уйти от реальности? Впрочем, не хочешь – не плати. Но тогда клади трубку!

Конвей все молчал.

– Эй! Пока! Отключайся. Можешь обругать меня напоследок – и быстро в койку, мять жену! Как, ты еще до сих пор на проводе? Все-таки не дают покоя пикантные деликатесы свободной любви? Весь горишь, температура под сорок? Смотри, считаю до трех… После этого – тройной тариф. За ночной-то сеанс. Один… Два…

Конвей прикусил губу.

– Ага, попался? – глумливо проблеял Смит. – Попался! А ну, посмотри на себя в зеркало!

Конвей повернулся к висевшему на стене зеркалу и увидел там чье-то красное, потное лицо с глазами, вылезающими из орбит.

– Ну что, хорош? – рявкнула трубка. – Морда – хоть прикуривай, челюсть – набок, сам весь в поту, глаза – как на параде в честь Дня независимости!

Конвей вздохнул.

– Так да или нет? – проорал Смит. – Последний раз спрашиваю! Или вешай трубку, или твоя постель сгорит в огненной лаве Кракатау! Да или нет? Рожай!

– То есть ты хочешь сказать, что несколько десятков человек одновременно находятся на связи?

– Бери больше – тысячи! И с каждым днем их количество растет. Одни рассказывают другим – и все это нарастает как снежный ком. Не знаю уж, кто там рулит этим ночным беспределом, но, согласись, идея неплоха – запустить всех в одну большую ванну, причем вместе с деньгами. Всех полуночников с голодными глазками, всех брошенных любовников и тайных эротоманов… Ведь ты никогда не узнаешь, с кем говоришь. Вот эта дама, тетка или девица, которая кричит сейчас в экстазе, может, она вообще старая дева, какая-нибудь школьная училка? Или твоя вечно унылая тетя, которая, как только муж заснет, сразу шасть – и за телефон! Или твой любящий папаша, да еще как любящий, самый примерный «ночной семьянин»… Ведь «ночная семья» – это дело серьезное. Попробуй-ка вопить, стонать, выплевывать чьи-то волосы и истязать матрас всю ночь до самого рассвета… И так каждую ночь. Ты только представь! Десять тысяч единиц свежей христианской плоти, слегка надкушенной Фрейдом, – и ее с хрустом пожирают львы, пантеры и оцелоты быстрых свиданий… Привет-пока – и никаких обязательств! А пожираемые сами кричат и просят: съешьте нас, убейте, залюбите до смерти! Умоляем – убейте! О, спасибо, еще… Ты слушаешь?

– Да, слушаю, – шепотом сказал Конвей. – А они когда-нибудь встречаются?

– Никогда. Разве что случайно.

– А где?

– Как говорят: где есть мыши, там есть и кошки… Другое дело, что они действительно не хотят встречаться. Знаешь ли, там творятся такие страсти-мордасти, что их с трудом выдерживают железные провода! Они же, как животные. Ты только послушай, как они воют – не хуже шакалов…

Из трубки донеслись звуки безумного вакхического хора: «Да, да… Еще! О! Да-а!»

– Что, хороши яблочки? – вклинился Смит. – Налетай – прямые поставки из рая. Свежие яблоки «От Змея». По ночному тарифу… Гони монету – и ты в виртуальных садах Эдема…

– Перестань! – сказал Конвей.

– В смысле – еще немного оттянуть удовольствие? Еще сильнее раззадорить твой ненасытный пах? А ты приползешь потом на карачках благодарить старого греховодника?

– Нет, все-таки я убью тебя…

– А вот и не убьешь. Я увернусь быстрее, чем ты выстрелишь… Уважаемый клиент! Ваш звонок очень важен для нас. Оставайтесь на линии. Приятного отдыха. Чао!

Щелк! И Смит отключился. Вместо него в уши ему ворвался раскаленный вихрь страсти, от которого плавился мозг. Теперь ему казалось, что вокруг него ритмично вздыхает весь мир.

Он поднял взгляд и обнаружил, что жар его пылающих щек бросает отсвет на стены.

Трубка выпала у него из рук и осталась лежать, издавая свои недвусмысленные охи и вздохи, а сам он, пошатываясь, поплелся к постели. Лицо его горело так, что свет можно было не включать.

Он лег на кровать и зажмурился, чтобы выбросить из головы все эти навязчивые «О-о-о…» и «А-а-а», но, как только ему удалось немного провалиться в сон, он услышал, как вдалеке звякнула металлическая крышка канализационного люка… В ту же секунду он открыл глаза и повернул голову на звук.

В соседней комнате он увидел Норму, которая стояла, прижав к уху телефонную трубку. Лицо ее было белым как мел, глаза зажмурены, как будто она испытывала страшную физическую боль. Ее уже качало, а она, затаив дыхание, все слушала и слушала…

Он приподнялся в кровати, чтобы позвать ее, но в этот момент Норма схватила телефонный шнур и вслепую, прямо не открывая глаз, выдернула из розетки все охи вместе со вздохами…

Сонно пошатываясь, она добрела до ванной. Он услышал, как она встряхнула пузырек с таблетками аспирина, а потом ссыпала всю упаковку в унитаз и бросила на пол пустую склянку. После этого она три раза спустила воду. Потом подошла к постели и, немного постояв, забралась под одеяло.

Прошла целая вечность, прежде чем она тронула его за локоть. И еще одна вечность – до того момента, как она вздохнула. Вздохнула!

– Ты не спишь? – прошептала она.

Он молча кивнул в темноте.

– А может быть… – еще тише прошептала она.

Он лежал и ждал.

– Иди ко мне! – совсем еле слышно шепнула она, и он услышал, как шумно она дышит…

– Как же тоскливо осенью разбирать чердак… – Мисс Элизабет Симмонс покачала седой головой. – Не люблю я октябрь. Деревья облетают. Небо какое-то блеклое, как будто выгорело… – Она стояла у подножия лестницы, и весь ее вид выражал сомнение и нерешительность. – Только тут уж ничего не попишешь: октябрь все равно приходит, а сентябрь надо вырывать из календаря…

– А можно я оставлю его себе? – спросила Джульетта – темноволосая девочка, племянница мисс Симмонс, которая как раз держала в руках вырванный месяц.

– Интересно, интересно, что же ты собралась с ним делать… – сказала мисс Элизабет Симмонс.