Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

– По-моему, это вообще нереально…

Гомес презрительно сплюнул.

– Метр хватит? Или метр двадцать? Или, может, полтора?

– Скорее, полтора, – сказал Клейтон.

– Отлично. Вот увидишь – собью.

– И получите в награду уши и хвост [43] Традиция в испанской корриде. Победителю достаются уши и хвост убитого быка ( исп .). .

– Я только одно знаю, – сказал Гомес. – Живьем я им не дамся, драться буду до конца, пусть даже эта битва будет последней. Лучше уж быть похороненным в руинах – они же все равно превратят здесь все в руины…

– Боюсь, других вариантов нет.

– Тогда давай еще серию, поживее. Я буду бежать и отстреливаться, потом опять бежать, брать на мушку и стрелять в цель… Ты готов?

– Готов.

Гомес отбегал задуманный сценарий и остановился, хватая ртом воздух.

– Принеси текилы… – прохрипел он.

Клейтон принес, и они выпили еще.

– Хорошая была войнушка, – сказал Гомес. – Брехня, конечно, все не взаправду, но никто же об этом не узнает? Ты же у нас самый хитрый брехун из всех… Обещай мне, что фотоотчет про войну за Санто-Доминго Великого Гомеса будет опубликован не менее чем в трех номерах!

– Обещаю! Клянусь! Но…

– А на сейчас какие у тебя планы? – перебил его Гомес. – Поедешь или будешь дожидаться врагов?

– Зачем мне их дожидаться? Я свое уже отснял. Им такого в жизни не заполучить. Гомес-победитель на центральной площади. Гомес – героический защитник Санто-Доминго…

– Хорошо брешешь, гладко… – сказал Гомес. – Давай парадное фото на прощанье.

Он перевесил винтовку на левую сторону, задрал повыше подбородок, а правую руку заложил за борт пиджака.

– Внимание, снимаю!

– Ну, а теперь, – Гомес бросил взгляд через площадь, где поблескивали железнодорожные пути, – рвем туда!

Он нырнул в джип и следом втащил ружье. Как только они переехали площадь, Гомес выпрыгнул из машины и улегся возле путей.

– Что вы делаете? – воскликнул Клейтон.

Гомес улыбнулся и положил голову на рельс.

– Я знал, что они вернутся по железной дороге. Не по воздуху, не по шоссе – это все отвлекающие маневры. Вот послушай! – С абсолютно счастливым видом он приложил ухо к раскаленному рельсу. – Меня не проведешь. Нет, не на самолетах, не на машинах. Как уезжали, так и приедут… Si! [44] Да! ( исп .) Я их уже слышу!

Клейтон не сдвинулся с места.

– Нет, ты послушай! – закрыв глаза, настаивал Гомес.

Клейтон на всякий случай посмотрел на небо и только после этого опустился на колени.

– Ну, вот, так-то оно лучше… – прошептал старик. – Теперь слышишь?

Горячий рельс обжигал Клейтону ухо.

– Слышишь? Они еще далеко… Но все равно приближаются.

Клейтон так и не смог понять, слышит он что-нибудь или нет.

– Вот теперь уже ближе, – радостно бормотал Гомес. – Наконец-то время пришло, si… Шестьдесят лет ждал. Какой у нас сейчас год? И сколько времени вообще?

Клейтон кусал губы.

– Ладно уж, говори.

– Тринадцатое…

– Что значит – «тринадцатое»?

– Тринадцатое июля тысяча девятьсот… – Он запнулся.

– Ну? Тысяча девятьсот?..

– Тысяча девятьсот девяносто восьмого! – выпалил Клейтон.

– Значит, тринадцатое июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Вот оно и пришло… И даже уже почти закончилось. Судя по тому, как гудят рельсы…

Клейтон налег на рельс всем телом и закрыл глаза. Он пытался понять, откуда идет гул – из земли или все-таки с неба? Или это стук его сердца? А гул все приближался, нарастал, пронизывая все его тело… И тогда он еще раз произнес, уже шепотом:

– Тринадцатое июля девяносто восьмого года…

– Ну вот, я и узнал, какой сейчас год… – сказал Гомес, который все так же лежал ухом на рельсе, прикрыв глаза и блаженно улыбаясь. – Это был смелый поступок. А теперь, сеньор, ты свободен.

– Но я не могу вас здесь так бросить!

– А мен¡я здесь и нет! У вас сейчас что – июль девяносто восьмого? А у меня – пятое мая тридцать второго! Прекрасный год, самый лучший! Здесь они точно меня не найдут! Так что иди. ¡Y ándale!

Клейтон поднялся на ноги и посмотрел на Гомеса, который по-прежнему лежал головой на рельсе.

– Сеньор Гомес…

– Я же сказал – его нет. Поезжай себе с богом.

– Может быть, я…

– Меньше народу – больше кислороду… – сказал голос Гомеса. – Давай уже вали, а то дышать нечем…

Клейтон сел за руль и включил зажигание.

– Гомес… – тихо позвал он.

Но на рельсах лежало только тело Гомеса – сам он переселился в другое время. Туда, где больше кислорода…

И Клейтон уехал, не дожидаясь, пока над городом грянет прощальный гром.

– Ну и каково же это быть женатым на женщине, которая является всеми женщинами сразу? – спросил Леверинг.

– Ну… приятно… – сказал мистер Томас.

– Как вы можете так говорить – приятно! Приятно – это водички попить!

Томас посмотрел на критика, продолжая разливать по чашкам кофе.

– Да нет, я ничего такого не имел в виду… Конечно, Эллен – потрясающая женщина. С этим никто не спорит.

– Боже мой, если бы вы только знали, что было вчера… – мечтательно произнес Леверинг. – Какое это было представление! Ее же буквально не отпускали со сцены! Это был настоящий триумф красоты! Адский пламень! Розы фламбе! Лилии в лучах восходящего солнца! Весь зал, в едином порыве, вдыхал этот тончайший букет! Как будто кто-то приоткрыл нам дверь, ведущую в весенний сад!

– Будете кофе? – спросил мистер Томас, он же муж Эллен.

– Понимаете… В жизни любого мужчины случаются всего три-четыре вещи, способные по-настоящему свести с ума, и то если очень повезет. Это музыка, живопись и женщина, ну, может быть, пара женщин. За всю жизнь! Так вот, меня – а я, между прочим, критик – меня так сильно не цепляло еще никогда!

– Через полчаса мы едем в театр.

– Прекрасно! Вы что, встречаете ее после каждого представления?

– Да, это абсолютная необходимость. И вы очень скоро поймете почему.

– Не скрою, я пришел сюда прежде всего затем, чтобы увидеть супруга Эллен Томас – счастливейшего из мужчин на земле. Вы каждый вечер ждете ее в этом отеле?

– Да нет, почему. Иногда еще гуляю по Центральному парку. Или езжу на метро до Гринвича. Или разглядываю витрины на Пятой авеню.

– А сами часто ходите на ее спектакли?

– Боюсь, что не видел ее на сцене уже больше года.

– Это она вас об этом попросила?

– Да нет, ну что вы.

– Вам просто надоело смотреть одно и то же?

– Опять не угадали… – Томас достал из пачки новую сигарету и прикурил ее от предыдущей.

– А, кажется, я понял. Вы же и так можете наблюдать ее каждый день. Зачем вам еще театр? У вас дома свой собственный театр, и вы в нем – единственный счастливый зритель… Вчера вечером я беседовал с Аттерсоном, и мы как раз об этом с ним говорили. Может ли в принципе мужчина мечтать о чем-то большем? Чем вы, например. Вы, кто женат на женщине редкого таланта, которая способна один час быть французской кокоткой, другой час – английской шлюхой, третий час – шведской швеей… Да кем угодно: Марией Стюарт, Жанной д’Арк, Флоренс Найтингейл [45] Флоренс Найтингейл (1820–1910) – сестра милосердия и общественный деятель Великобритании. , Мод Адамс [46] Мод Адамс (1872–1953) – американская театральная актриса. или китайской принцессой. Сказать честно, я вас ненавижу.