Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

– Просто не хотел вам мешать…

– Сэм тогда сказал тебе: давай ложись с нами – только отвернись…

– Эх, старина Сэм…

– Он – такой…

– И не говори. Эмили, дорогая, кажется, это было еще до тебя.

– Да ладно придумывать… – поджала губы супруга. – Это было шесть лет назад. Уилме тогда только исполнилось четырнадцать.

– Хм…

– Не бери в голову. Я же сама тебя отпустила. Сэму всегда было позволено все…

– Эх, старина Сэм… Но я, кстати, честно просидел всю ночь в ванной – не только «отвернулся», но и заткнул салфетками уши.

– Надеюсь, мы ничем не задели твое самолюбие…

– Знаешь, от стонов и воплей в постели еще никто не умирал.

Он в очередной раз наполнил бокалы.

– А помнишь, как Сэм предложил мэру Парижа перекрасить Эйфелеву башню в другой цвет? И они ее перекрасили. Вот это было круто! Особенно когда они установили освещение – в такой чудесной теплой гамме, повторяющей оттенки мрамора на облицовке большинства парижских домов… А еще он пытался отстоять старые обшарпанные автобусы с открытыми задними площадками – с них было так удобно окликать девушек, проезжая по улицам Парижа…

– Вот это точно!

– А ты помнишь, что именно он и никто другой – и даже не Общество любителей Хемингуэя – именно он убедил журнал «Weekly Tour» включить в список достопримечательностей бар Гарри на маленькой улочке возле «L’Opera». Там были отличные хот-доги и очень дешевое пиво, но главное – там работал бармен, который лично помнил Папашу… А потом ему удалось обработать управляющего отеля «Ритц», что неподалеку за углом, на Place Vendome, чтобы он восстановил там бар «Хемингуэй» – с тем же мягким освещением в теплых, почти тропических тонах, с большим портретом Папаши, с его книжками на полках и с непременной граппой в меню, которую вряд ли бы стал кто заказывать, если бы это не был любимый напиток Папаши! А помнишь, как Сэм выиграл конкурс в «International Herald Tribune» – «КТО НА САМОМ ДЕЛЕ ПОХОРОНЕН В МОГИЛЕ НАПОЛЕОНА?», доказав, что это генерал Грант? [55] Улисс Симпсон Грант (1822–1885) – американский политический и военный деятель, генерал армии, 18-й президент США, который, как известно, не отличался высоким ростом. А еще он…

– Ну, хватит, хватит… – сказал Ральф Фентрисс. – А то сейчас охрипнешь. Надо промочить горло.

Она вдруг с удивлением заметила, что на бутылке, из которой он разливал, написано… «Le Corton».

– Это же то самое вино, которое мы пили в Авиньоне!

Не веря своим глазам, он уставился на этикетку.

– Интересно, и как это я умудрился заказать именно его?

По ее щеке сбежала одинокая слезинка.

– Знаешь, что я думаю? – сказал он.

– Что?

– Сдается мне, что ты действительно любила Сэма.

– Да! И теперь мне нужна помощь. Помоги мне его изгнать! Расскажи мне о нем что-нибудь ужасное – такое, чтобы я сначала перестала его уважать, потом он перестал бы мне нравиться, а в конечном итоге я бы, может, возненавидела его и послала к чертям!

– Сейчас подумаем… Значит, вспомнить что-нибудь реально мерзкое, за гранью добра и зла… Сейчас… М-м-м… Э-э-э…

– Ну и?..

– Ты знаешь, ничего не придумывается! Сэм, конечно, был тот еще фрукт. Хам, грубиян и бабник – все при нем. Но все эти недостатки выглядели в его исполнении едва ли большим преступлением, чем, скажем, надеть гетры, охотничью шляпу или яркие туфли к строгому офисному костюму. Какую бы гадость он ни сделал, все сходило ему с рук. Все только говорили: ну, Сэм, ну поросенок! Нет, вы слышали? Он неисправим… Вот черт, я бы так не смог. Из любой фигни он мог сделать произведение искусства. Или выдать ее за новый проект. Вы застукали его, как он писает с крыши? Ну что вы, как вы могли такое подумать – это он определяет, какая будет завтра погода. А ты – обнаружил его в постели со своей любовницей? Подумаешь! Подмигнет тебе, как четырнадцатилетний пацан, и скажет: ну ты че, чувак, я же просто хотел выяснить, что ты в ней нашел. Все нормально, чувак, я проверил! Одобряю! И сделает ручкой. А ты будешь смеяться, просто стоять и ржать, и тут же забудешь, что только что был готов его убить… А помнишь, как на 200-летие Французской революции он специально приперся во Францию, чтобы ходить там по парижским друзьям и всем сообщать, все Революции начиная с первой – сплошной провал? А потом, чтобы его не убили сразу на месте, перечислял по пунктам аргументы: а) Французская революция закончилась террором и Наполеоном, так? б) монархия пришла и ушла, так? в) в 1870 году парижские коммунары за городом сражались с пруссаками, а в городе воевали друг с другом, было? г) 1914-й? Опять поражение! А кто спас Францию? Мы! д) 1940-й, 1944-й? Опять мы воевали, и мы привели Де Голля в Париж. А? Что скажете? Поражение за поражением! При этих словах его парижские друзья уже начинали хвататься за ножи, как вдруг он говорил: и что же, скажите, сделали французы после всех этих поражений? А? Они создали самую удивительную страну на земле! И самый красивый город, который только был в истории – Париж! После чего друзья, конечно, прятали свои ножи и с криками «Сэм! Сэм!» бросались его целовать! Эх!

Теперь уже слезы бежали по его щекам. А она сказала ему его же словами:

– Знаешь что? Сдается мне, что ты тоже его любил!

– Не то слово – я даже ревновал его к тебе. Только не говорите никому…

– Ну что ты – рот зашьем на замок… – ехидно сказала Эмили Фентрисс, наливая себе еще вина.

Берил Вероника Глас допила свой бокал, потом облизала губы и, перегнувшись через стол, чмокнула Ральфа в щеку.

– Спасибо за вечер… – Она встала и попыталась открыть кошелек.

– Да не надо! – сказал Ральф, – Лучше скажи, что сейчас будешь делать?

– Прямо сейчас позвоню своему бойфренду.

– И что скажешь?

– Скажу про то, о чем мы сегодня говорили. Что хочу ему отдаться.

– А если это все-таки не поможет?

– И я буду все равно бояться взять трубку в три часа ночи?

– Хотя бы…

– Ну, тогда… – протянула она. – Хоть я и ненавижу кого-то о чем-то просить, мне придется опять звонить вам. И просить вас со мной встретиться… Например, пойти вместе пообедать. Или если это слишком долго, хотя бы на ланч. А может, просто устроим выпивон…

– Ну да, выпивон… – сказал Ральф Фентрисс. – Плавно переходящий в обед.

Глаза ее снова наполнились слезами.

– Ладно, иди уже отсюда! – сказал Ральф Фентрисс.

– Уже ушла… – сказала она.

Поцеловав Ральфа и его супругу, она вышла из зала.

– А ты почему еще здесь? – спросил Ральф у женщины, сидевшей напротив него за столом.

– А разве я здесь? – сказала Эмили Фентрисс.

На ступеньках их дома сидел какой-то молодой человек – совсем еще мальчик. Он даже не пошевелился, когда Ральф и Эмили Фентрисс остановились возле крыльца. Им пришлось изрядно постоять, прежде чем он почувствовал их присутствие и устало поднял голову – глаза у него были как две полноводные слезные реки.