Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

– А сколько тебе лет?

– Двадцать шесть.

– Тоже мне, старость…

– Да, старость. А что же это еще, когда у тебя за плечами уже тысяча мужиков? Поживу еще годика четыре, и хватит.

– Но тебе же будет всего тридцать!

– Проснись! Кому нужны отставные тридцатилетние эльфы?

– Но что, черт возьми, может с тобой случиться через четыре года?! – проорал я.

Сонни застыл на месте и, не глядя на меня, процедил:

– Терпеть не могу, когда кто-то сует свой нос в то, что со мной может случиться!

– Но я не просто спрашиваю. Я спрашиваю, как друг!

– А ну, посмотрите сюда… Боже мой, сейчас заплачу – он и вправду считает себя моим другом… – Сонни поднял глаза к небу, с которого все еще падал дождь. – Так вот, знай: как только мне стукнет тридцать – три-ноль, – я сразу куплю крысиного яда…

– Нет!

– Другой вариант – пистолет. Или нет. Лучше – дефенестрация. Правда, красивое слово? Это значит выпрыгнуть из окна. Вот так – раз, и дефенестрация!

– Но зачем тебе это нужно?

– Ты слишком глупый и зеленый, чтобы это понять… Для таких, как я, после тридцати лет жизнь кончена! Все. Финиш. Помнишь песенку: «Кому ты нужен, старый и седой»?

– Но тридцать лет – это еще совсем не старость!

– Это что, тебе бабушка сказала? Так вот, знай: тридцать лет – это тот возраст, когда ты начинаешь за все платить. За все, что раньше получал за так… То – раньше. А теперь, извини, будь добр залезть в кошелек и отслюнить зелени! Да я лучше сдохну, чем стану расплачиваться за то, что принадлежит мне по божественному праву!

– Думаю, лет в пять ты говорил то же самое.

– Да я это говорил сразу, как только родился! Такой уж я по жизни – не дурак поговорить. И есть только один способ, чтоб меня заткнуть. В окошко!

– Но у тебя еще вся жизнь впереди!

– Это у тебя, дружище. Но только не у девицы, которая сидит за роялем в баре и поет блюз. Да у меня все тело в отпечатках пальцев. Не найдешь и сантиметра, чтобы на нем не отметились какие-нибудь хамоватые ублюдки со стенда «Их разыскивает ФБР», а то и вовсе – психи, опасные для общества.

– Я тебе не верю!

– Какой же ты все-таки наивный! – Он покачал головой и ласково потрепал меня по подбородку. – Ты когда-нибудь целовался с мужчиной?

– Неа.

– Черт, ты прямо меня искушаешь… – Он наклонился к самому моему лицу, но в ту же секунду отпрянул. – Нет, я так не могу!

Я вновь посмотрел на женщину в черном плаще – и теперь мне показалось, что она где-то далеко-далеко.

– А ты давно ее знаешь?

– Еще с института. Она там преподавала…

– Ого…

– Только не надо вот этого – ого… Я был у нее в любимчиках. Не она у меня, а я у нее. Она говорила, что меня ждет блестящее будущее… Ну да, как же, ждет не дождется. Уже дождалось. Блестящее шатание по городу субботними вечерами в компании малолетних бездельников…

– А ты хоть раз пытался как-нибудь это изменить?

– Я тебя умоляю!

– Пытался или нет?

– Что именно – пытался или не пытался? Стать актером, писателем, художником или танцовщиком?

– Да ты мог стать кем угодно!

– Между прочим, она мне то же самое говорила. Но меня в то время больше интересовали пьяные оргии где-нибудь в Малибу или в Лагуне. Кстати, она до сих пор в меня верит. Вон смотри – еще не ушла… А вид как у побитой собаки.

– Мне лично она совсем не кажется побитой собакой.

– Не кажется? Так, стоп, погоди…

Я видел через окно бара, как он заказал себе еще один дюбонне и позвонил куда-то по телефону. Потом вернулся и сказал:

– Только что говорил с Лоренцо Медичи. Слышал что-нибудь о семействе Медичи?

– Это который из Венеции? Основатель первой банковской системы? Друг Боттиччели? Враг Савонаролы?

– Хм… Это был явно лишний вопрос. Так вот, я говорил с одним из его прапраправнуков. Он предлагал мне пожить в сентябре в его пентхаусе в Манхэттене. Поработать секретарем. И немного по хозяйству. По четвергам – выходной. Уикенды на Файер-Айленде.

– Поедешь?

– Туда она уж точно за мной не попрется. Ладно, я пошел!

Сонни решительно зашагал прочь.

Я посмотрел на женщину на другой стороне улицы. Теперь, после получасового стояния под дождем, она явно выглядела старше.

Я сошел с бордюра, и она тут же это заметила. А уже через пару секунд я увидел, как она скрылась за ближайшим поворотом.

Лето кончилось.

Правда, в Лос-Анджелесе никогда нельзя утверждать это с уверенностью. Не успеешь подумать, что оно кончилось, как оно опять жарит на полную мощность в День благодарения, а потом портит еще и Хеллоуин, вклиниваясь в дожди со своей дурацкой сорокаградусной жарой, и уж совсем некстати заявляется в рождественское утро, чтобы растопить снег (если он, бедный, вообще успеет выпасть) и окончательно превратить Новый год в праздник «4 июля, День независимости».

И все-таки лето кончилось. Кончилось просто в одно мгновенье, как только все стали разъезжаться, паковать узлы, прятать семейные фотографии, готовясь к тому, чтобы исчезнуть в жерле войны, уже вовсю прочищавшей глотку по ту сторону океана… Кончилось, судя по тому, как звучали голоса друзей, которых мне суждено было потерять прямо сейчас – и уже не встретить больше никогда… И как я давился их именами, которых, в сущности, у них никогда и не было… Никто из нас не произносил слова «до свиданья» или «прощай». Только «пока» или «увидимся», но даже они звучали с какой-то отчаянной грустью. Все понимали, что, на каком бы автобусе или трамвае каждый из нас ни уехал, мы можем никогда не вернуться.

Поздно вечером, в самую последнюю субботу, мы с Сонни шли по опустевшему парку к его трамвайной остановке. Не глядя на меня, Сонни спросил:

– Поедешь со мной?

– Куда? – спросил я.

– Ко мне домой, дурашка.

– Ты никогда не приглашал меня к себе…

– А теперь приглашаю. Ну, так что, поедешь?

Я посмотрел на его профиль, освещенный луной – бледные впалые щеки, ровный нос и поблескивающие брови. Почувствовав на себе мой изучающий взгляд, он тоже повернулся и глянул на меня так, как будто раньше никогда не видел.

– Спасибо за приглашение, – сказал я, отводя взгляд, – но, правда, не стоит, Сонни.

Сонни вздохнул.

– Ну вот, меня отверг даже Марсианин!

– Это ты обо мне?

– А то о ком же… – Сонни, как всегда, заржал. – Ну, ничего, ничего. Найдешь себе Марсианку, женишься – и нарожаете вы с ней кучу детишек, на радость повелителю Марса Джону Картеру… [79] Джон Картер – главный герой первого фантастического романа популярного марсианского цикла американского писателя Эдгара Берроуза «Принцесса Марса», оказавшего воздействие на многих писателей-фантастов, включая самого Рэя Брэдбери.

– Все правильно, так и будет, – сказал я.

– Вот беда… Ну, что ж, тогда поеду один в свою одинокую постель, а завтра утром – сразу к Медичи… Точно не передумал?