Бернар Вербер - Зеркало Кассандры [litres]

– Мы стали невротиками, – высказала свое мнение Кассандра.

Пападакис кивнул.

– Именно. Вы нашли правильное слово. С семи лет периоды восторженной деятельности сменялись у вашего брата глубокой депрессией. Он читал запоем научную фантастику, которой снабжали его родители, и был презрительно высокомерен со всеми, кто пытался с ним общаться. Он стал нетерпим. Впадал в ярость из-за пустяков. Не переносил прикосновений. Окружающее его угнетало. Казалось невыносимым. Он постоянно бунтовал. Приступы радости или гнева сменялись глухой угнетенностью. Потом он лихорадочно принимался за математические формулы, ища законы вероятности. У него не хватало терпения ждать.

Бедный Даниэль. Ему не оставили выбора. Его мнения никто не спрашивал.

– В тринадцать лет он сбежал из дома. Полиция разыскала его только спустя четыре месяца. Он был очень ослаблен. Он прятался в погребе, откуда практически не выходил. Ваши родители решили, что он нуждается в специальном уходе, и поместили его в школу-интернат, созданную вашей матерью.

– В ИЦДАС… Исследовательский центр для детей-аутистов со сверхспособностями, – подсказал паренек-кореец.

– Он оставался в интернате, пока не обнаружились его удивительные способности в области математики и прогнозирования. Им заинтересовались финансисты. Страховая компания пригласила его на работу с солидным окладом.

– И там он изобрел «Пробабилис».

Кассандра взглянула на часы, они показывали мирные 13 %.

– Все шло хорошо до того момента…

– Когда он решил провести эксперимент, прыгнув с башни Монпарнас, дурачок!

– Трое убитых, пятеро раненых.

Неоправданный эксперимент.

– Вместо того чтобы дать объяснения, он предпочел снова сбежать.

– И тогда его взяли на работу в министерство будущего моего отца?

– Да, другой возможности поддержать его не было. Но министерство не выиграло от такого сотрудника. Даниэль издевался над экспертами и сотрудниками, которые работали над предвидением будущего. Ваш брат презирал всех. Когда мы с ним разговаривали, он жаловался, что не может выносить «трусости и тупоумия своих современников».

Кассандра откинула со лба потные волосы.

– Он покончил с собой, – сказала она.

– В этом главная проблема невротиков. Они не способны терпеть. Они как будто лишены кожи и живут, постоянно чувствуя боль и обиду. Многие из них видят в самоубийстве средство избавиться от своих страданий.

Кассандра смотрела, как догорает ее хижина. Никакого желания спасать кукол, оставшихся внутри, у нее не возникло.

– А я? – спросила она.

– Вы родились, когда вашему брату исполнилось тринадцать лет. Вам месяца не было, когда он отправился жить в интернат «Ласточки».

Вот почему мы так и остались чужими.

– Ваши родители считали Даниэля, так сказать, «первым, не слишком удавшимся наброском». Они понимали, насколько он нестабилен. Им не хотелось травмировать вашу психику. Они вам о нем не рассказывали.

Как жаль!

– Эксперимент с вами был гораздо серьезнее. Девять лет молчания. Мозг еще более свободный, более мощный, более чувствительный.

Филипп Пападакис повертел печатку с головой лошади. И потом, сам того не заметив, обратился к Кассандре на «ты».

– Твой отец держал меня в курсе всех мельчайших подробностей. Мы с ним очень дружили. Если хочешь, могу тебе рассказать о тех временах. До того, как ты начала говорить, ты наслаждалась жизнью. Ты была совершенно чистым, нецивилизованным свободным существом. После девяти лет все закончилось.

Я рассталась с раем.

– Ты услышала слова, тебе стали объяснять их значение. Ты почувствовала себя всемогущей королевой. И стала, прости за прямоту, требовательной и капризной тиранкой. Ты отдавала родителям приказы, ты им угрожала. Ты поняла власть слов и использовала их как оружие, нанося болезненные раны.

– Она проверяла слова на всемогущество? – заинтересовался Ким.

– С помощью террора. Однажды твой отец мне признался: «Нет ничего ужаснее избалованных детей!»

Это я ужасный избалованный ребенок?

– И прибавил: «Иной раз я думаю, что своими экспериментами мы создали чудовище…»

– И каким же образом я терроризировала своих родителей? – тихо спросила Кассандра.

– Все началось с еды. В один прекрасный день ты отказалась есть мясо. Они подумали, что тебе не нравится говядина. Но ты не пожелала есть вообще. Они забеспокоились, ты мгновенно уловила их беспокойство и стала ими манипулировать. Чем больше ты капризничала с едой, тем больше они тревожились и тем больше занимались тобой.

Чем меньше я ела, тем больше наслаждалась едой. Скупость в словах придает им весомости. Малое количество пищи обостряет вкус.

– Ты исхудала. По-настоящему, всерьез. Родители голову потеряли, ища, как бы вернуть тебе аппетит.

Филипп Пападакис внимательно посмотрел на Кассандру.

– Сын-беглец и дочь-анорексичка – вот результаты экспериментов двадцать три и двадцать четыре.

Нельзя безнаказанно играть с мозгами ребенка. Мы с братом их не просили.

– Когда ты чувствовала, что родители на грани, ты немного ела. А потом снова голодала. Ты переменила роли, не тебя оставляли без обеда, а ты наказывала и миловала едой родителей. Их любовь к тебе была безграничной, они смертельно опасались за твою жизнь.

Они понимали, что мои особенности на их совести.

– Они тебя любили, а ты их тиранила. Ты целыми днями читала научную фантастику или бродила по полям и лесам, о чем-то размышляя. За завтраком и ужином ты дрессировала родителей, проверяла свою власть над ними. Ты обращалась с ними жестоко. Очень жестоко.

Я, кажется, что-то припоминаю на этот счет.

– Однако существовало средство тебя успокоить. Одно-единственное. Музыка. Ты обожала оперу, разбиралась в пении как серьезный специалист. Знала музыкантов, певцов, постановщиков. Когда ты услышала об опере «Набукко» у подножия пирамид, ты загорелась желанием туда поехать. Твои родители не любили оперы, а еще меньше любили ездить. Устроить эту поездку было трудно. Но ты применила свой любимый способ воздействия. Не ела до тех пор, пока они не сдались. Это был твой последний каприз: Верди в Египте.

Кассандра прикрыла глаза.

Господи! Они погибли из-за меня!

В одно мгновение Кассандра вспомнила все, что с ней было до тринадцати лет. Скандалы в родительском доме. Пустые лица из ее сна обрели глаза, носы, улыбки.

Папа, мама, бывшая «я».

Она увидела себя в девять лет, когда услышала первые слова.

Увидела, как сидит перед полной тарелкой, а родители боязливо смотрят на нее.

Они в моих руках.

Она увидела себя в загородном доме, за забором с колючей проволокой.