Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Поэтому – «Любовь-Смерть».

Мне всегда нравилось писать повести и новеллы, даже в самое сложное время, но над сборником «Любовь-Смерть» я работал с особым удовольствием, отчасти потому, что он решил появиться на свет именно в такое время… самое сложное. Когда меня не на шутку скрутили творческие схватки, я успешно занимался одной новеллой и уже договаривался о сроках сдачи второй. Я не планировал писать все сразу сейчас : ситуация не располагала, и такие траты времени и сил грозили обернуться неприятными последствиями. Ни фига себе, смутно подумалось мне, когда начались знакомые родовые муки. А ведь я рожаю.

Все живое вообще на удивление редко выбирает для своего рождения время, устраивающее нас с нашими деловыми графиками.

Книге «Любовь-Смерть» пришел срок появиться на свет, и она появилась. Поскольку вы сейчас держите мое новорожденное дитя в руках, сделайте одолжение, пересчитайте у него все пальчики. Если чего-то недостает – скажете мне позже. В данный момент я отдыхаю.

Я думал написать здесь что-нибудь эдакое глубокомысленное на темы Эроса и Танатоса, которые кружат по всем пяти новеллам, точно голодные акулы в полном народа бассейне, но, если честно, почти во всех удачных историях в той или иной мере присутствуют перекликающиеся темы любви и смерти. Если что-нибудь и отличает мои истории от всех прочих, так только предпринятая в них попытка исследовать предмет с разных ракурсов. Опубликовав около дюжины книг, я достаточно хорошо уяснил, что любовь, смерть и чувство утраты, неразрывно связанное с обеими этими сферами человеческого опыта, являются основными и почти навязчивыми темами всех моих сочинений. Так получается ненамеренно. Эти вопросы мучают меня, и я пишу о них. У меня нет другого выбора. В публикуемых здесь новеллах, однако, я решил рассмотреть темы любви и смерти с разных аспектов в надежде, что по ходу дела откроется некое полезное понимание.

Думаю, мне открылось. Остается надеяться, что читателю тоже откроется.

Скажу пару слов о жанре новеллы. Прозу такого объема – слишком крупного, чтобы называться рассказом, и слишком малого, чтобы претендовать на звание романа, – любят почти все писатели, но ненавидят редакторы и издатели.

Для писателя новелла – идеальный формат, позволяющий держать в поле зрения все пространство произведения без расфокусировки взгляда, неминуемо возникающей в случае с романом. Новелла позволяет писателю (а при удаче и читателю) глубоко проникнуться героями, обстановкой, темой и неспешным повествованием, в котором отсутствуют вредные примеси в виде побочных сюжетных линий, второстепенных персонажей и неизбежных отступлений, загрязняющих атмосферу всех романов, за исключением самых гениальных. Новелла, как и рассказ, требует, чтобы каждое предложение – нет, каждое слово – имело как минимум двойную причину для своего существования. Писатели любят формат новеллы, поскольку он дает возможность проявить свои способности, а заодно поиграть по правилам, отличным от привычных.

Редакторы и издатели ненавидят новеллы, потому что они не пользуются спросом. Несмотря на огромную популярность новелл самых разных писателей – Эрнеста Хемингуэя, Дж. Сэлинджера, Сола Беллоу, Стивена Кинга и прочих, – издатели по-прежнему не спят ночами, лихорадочно соображая, как лучше подавать такие вещи. Издатели «серьезной литературы» чаще всего берут новеллы по одной (например, «Старик и море»), добавляют кучу пустых страниц до и после текста, искусственно раздувая объем, выпускают под видом романа, надеются, что никто из критиков не заметит, что никакой это не роман, и ждут Нобелевскую премию.

Многие авторы снова и снова возвращаются к какой-нибудь одной теме, в процессе писания изгоняя из себя демонов, заставляющих за нее браться, а потом публикуют эти свои сочинения среднего объема, невзирая на стоны, причитания и жалобные мольбы издателей. Для писателя такой подход имеет несколько плюсов: во-первых, новелла – идеальный формат для истории ужасов; во-вторых, новеллы самых разных жанров прекрасно сосуществуют в одном сборнике; и наконец, если автор умеет писать в разных стилях и с разными повествовательными интонациями, подобный сборник может стать своего рода демонстрационной витриной для него и настоящей сокровищницей для читателя.

По крайней мере, так отношусь я , как читатель, к сборникам новелл, написанных авторами, пользующимися моим доверием. Помню, как я в первый раз читал новеллу Стивена Кинга «Тело» и думал: да, вот оно !

А теперь, подробно все рассказав про стонущих, хнычущих, скулящих редакторов, я хотел бы поблагодарить своего редактора в издательстве «Уорнер» – Джона Сильберсака – за всемерную поддержку, оказанную данному проекту. Джон понял, почему я выбрал темы любви и смерти, а также формат новеллы для творческих родов. Он оказался замечательным акушером, и я рекомендую его всем авторам, готовым разрешиться новеллами.

Теперь несколько слов о самих новеллах.

«Энтропия в полночный час» – это попытка исследовать роль Случая в любви, смерти, боли и смехе. Это хвалебная песнь человеческому аспекту Теории хаоса. Все страховые события из Оранжевой Папки – подлинные.

«Смерть в Бангкоке» – возможно, мое окончательное слово по поводу ужаса СПИДа, этой трагической связки любви и смерти, которая изменила наш мир и еще долго будет влиять на него, даже если лекарство найдут завтра. Чтобы познакомиться с местом действия, в мае 1992 года я отправился в Бангкок и прибыл туда буквально через несколько часов после того, как правительство страны, всегда старавшейся избегать открытого насилия, сочло нужным расстрелять студенческую демонстрацию. На залитой кровью мостовой около монумента Демократии все еще оставались выщербины от пуль, и люди взахлеб рассказывали мне о пережитом кошмаре. Но сколь бы чудовищным ни казался этот акт гражданского террора, сколь бы жуткое впечатление ни производили следы от пуль и лужи крови, – все же среди шумных улиц Патпонга меня больше всего угнетало сознание, что там набирает силу эпидемия СПИДа – тихая, коварная и неотвратимая, как Красная смерть.

«Женщины с зубастыми лонами» – моя дань восхищения богатому фольклору коренных американцев (в частности, сиу, хотя в историю включены легенды и сказания доброй дюжины индейских племен), и собирать материал для этой новеллы было истинным удовольствием. Даже на самых закоренелых скептиков вроде меня Черные холмы в Южной Дакоте оказывают необъяснимое и убедительное воздействие. Легко понять, почему сиу и другие племена считают Паха-сапа священными – и почему молодые сиу по-прежнему предпочитают проводить обряд поиска видений именно там. Плюс ко всему эта длинная история про невольного юного мессию, который только и хочет, что трахаться, но в конечном счете становится избранным спасителем своего народа, является моим противоядием против слащавой снисходительности тошнотворных псевдодрам типа «Танцующего с волками». В моих жилах лишь слабая примесь индейской крови, но, будь я чистокровным сиу, я бы предпочел, чтобы меня уничтожили как сильного и опасного врага, чем покровительственно привечали в Голливуде, выставляя слабой, плаксивой, идеализированной, политически корректной жертвой. Митакуйе ойязин. Да пребудет вечно вся моя родня .