Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Я не застал в живых своего прадеда, но по рассказам знаю, что он и моя прабабушка дожили до глубокой старости, пользовались великим почтением всех вольных людей природы, всегда были очень счастливы и по милосердной воле судьбы умерли прежде, чем мир, который они знали, накрыла тень вашичунов . И умерли они с твердой верой, что однажды видение Хоки Уште сбудется и темная тень рассеется.

Я вижу твое выражение лица. Я чувствую твое сомнение. Но не сомневайся: я точно знаю, что эта история – чистая правда. И точно знай: я не сомневаюсь, что видение ханблечеи , полученное моим дедом, однажды станет явью. Ладно, теперь забирай свой аппарат и ступай восвояси. История закончена. Все, что следовало сказать, – сказано.

Говорят, последними словами, обращенными моим престарелым прадедом к умирающей жене, были «токша аке чанте иста вачиньянктин ктело» . Я увижу тебя снова глазами моего сердца.

И в этом я тоже не сомневаюсь.

Ну что ж, прощай. Митакуйе оясин . Да пребудет вечно вся моя родня. Дело сделано.

Кэрол проснулась, увидела свет утра – настоящего, в реальном времени – и с трудом подавила желание открыть последний двадцатиминутный тюбик флэша. Вместо этого она перекатилась на спину, надвинула на лицо подушку и сделала попытку заново представить свои сны, не поддаваясь ознобу пробуждения в реальном времени. Не сработало. Ложась в постель прошлой ночью, она просмотрела трехчасовой флэш о второй поездке на Бермуды с Дэнни, но потом ее сны были хаотическими и бессвязными. Как жизнь.

Кэрол ощутила, как страх перед реальным накрывает ее ледяной волной: она не имела понятия о том, что этот день может принести ее семье: смерть или опасность, стыд, боль – одним словом, непредсказуемость . Прижав обе руки к груди, она свернулась в тугой комок. Не помогло. Озноб продолжался. Бессознательно она выдвинула ящик прикроватного столика и даже подержала последний тюбик в руке, прежде чем заметила три пустых смятых контейнера, которые уже валялись на полу у кровати. Кэрол поставила последнюю двадцатиминутку на стол и пошла продолжать борьбу с утренним ознобом при помощи горячего душа, крикнув по пути Вэлу, чтобы он вылезал из постели. Увидев открытую дверь в комнате отца, она поняла, что он давно на ногах, еще до восхода солнца съел, как обычно, свои хлопья, запив их кофе, а потом возился в гараже, пока не пришло время вернуться в дом и приготовить кофе ей и тосты Вэлу.

Ее отец никогда не пользовался флэшем, пока в доме кто-то был. Но Кэрол постоянно находила в гараже тюбики. Старик проводил в отключке от трех до шести часов в день. От трех до шести часов в день он просматривал одно и то же пятнадцатиминутное воспоминание, Кэрол знала. И каждый раз пытался изменить неизменное.

Каждый раз пытался умереть.

Вэлу было пятнадцать, и он был несчастен. В то утро он вышел к столу в интерактивной футболке от Ямато, черных джинсах и темных VR-очках, настроенных на случайную окраску. Ни слова не говоря, он залил молоком свои хлопья и проглотил апельсиновый сок.

Дед вошел из гаража и встал в дверях. Деда звали Роберт. Жена и друзья всегда называли его Бобби. Теперь уже никто его так не называл. У него было слегка потерянное, чуть сварливое выражение лица – то ли от старости, то ли от частых отключек, то ли от того и другого. Сосредоточившись на внуке, он кашлянул, но Вэл не поднял головы, и Роберт не понял, где сейчас мальчик – с ним, в настоящем, или в мелькании видеозаписи за стеклами очков.

– Тепло сегодня, – сказал отец Кэрол. Он еще не выходил на улицу, но в районе Лос-Анджелеса редкий день не был теплым.

Вэл хмыкнул, продолжая глядеть в направлении обратной стороны коробки с хлопьями.

Старик налил себе кофе и подошел к столу:

– Вчера звонила школьная программа-консультант. Сказала, что ты опять прогулял три дня на прошлой неделе.

Это привлекло внимание мальчика. Он вскинул голову, опустил очки на кончик носа и спросил:

– Ты сказал ма?

– Сними очки, – ответил старик. Это была не просьба.

Вэл снял очки, отключил телесвязь, сунул их в карман футболки и стал ждать.

– Нет, я ей не говорил, – сказал наконец дедушка. – Должен был сказать, но не сказал. Пока.

Вэл слышал угрозу, но не отреагировал.

– У такого молодого парня, как ты, не может быть никаких причин, чтобы баловаться отключками. – Голос Роберта хрипел от старости и срывался от злости.

Вэл хмыкнул и отвел глаза в сторону.

– Я серьезно, черт побери, – рявкнул дед.

– Кто бы говорил, – ответил Вэл полным сарказма голосом.

Роберт шагнул вперед, его лицо было в пятнах, кулаки сжаты, как будто он хотел ударить парня. Вэл встретил его взглядом в упор и смотрел, пока старик не опустил кулаки и не успокоился. Когда старик заговорил вновь, в голосе его была вынужденная мягкость.

– Я серьезно, Вэл. Ты еще слишком молод, чтобы часами смотреть…

Вэл соскользнул со стула, взял школьную сумку и потянул дверь.

– Что ты знаешь о том, каково это – быть молодым? – сказал он.

Его дед моргнул, как будто его ударили. Он открыл рот, чтобы ответить, но, пока собирался с мыслями, мальчика след простыл.

Вошла Кэрол, налила себе кофе.

– Вэл уже ушел в школу?

Не отрывая взгляда от двери, Роберт кивнул.

Роберт опускает глаза, видит свои руки, вцепившиеся в борт темного лимузина, и сразу понимает, где и в каком времени он находится. Жара для ноября невероятная. Его взгляд переходит на окна домов, потом на толпу – здесь вдоль улицы люди стоят всего в два ряда, – потом возвращается к окнам. Время от времени он поглядывает на затылок человека, сидящего в открытом «линкольне» впереди. «Ланцер, кажется, сегодня спокоен», – думает он.

Собственные мысли доносятся до него, как шепот радио, настроенного на какую-то далекую волну. Думает он об открытых окнах и о медлительности мотокортежа.

Роберт соскакивает с движущегося автомобиля и ленивой трусцой догоняет синий «линкольн» Ланцера, где занимает позицию у левого заднего крыла, продолжая обшаривать взглядом толпу и окна домов. Бежит он легко, как бы отдыхая; его тридцатидвухлетнее тело в отличной форме. Через два квартала застройка меняется – исчезают высотные дома, чаще попадаются пустыри и маленькие магазинчики, толпа больше не обступает дорогу, – и Роберт отстает от «линкольна» и возвращается на борт первой машины сопровождения.

– Ты так совсем выдохнешься, – говорит ему со своего места Билл Макинтайр.

Роберт ухмыляется второму агенту и видит собственное отражение в его солнечных очках. «Я так молод», – в тысячный раз за это мгновение думает Роберт, оставаясь мысленно настроенным на окна многоэтажки впереди. Он слышит, как он думает о маршруте, когда мимо проплывают таблички с названиями улиц: Мейн и Маркет.