Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Тодд улыбался в объектив. Без всяких сомнений. Это была не гримаса, не судорога, не случайное подергивание мертвых губ. Тодд смотрел прямо в объектив и улыбался – да, беззубыми деснами, но все-таки улыбался.

Мисс Гейсс еще раз пригляделась к фотографиям и поняла, что Сара тоже смотрит в объектив. На первом снимке она смотрела на пищевые наггетсы, но на втором…

В коридоре послышалось царапанье, шорох…

«Господи, я забыла запереть западную дверь». Мисс Гейсс аккуратно положила фотографию и подняла браунинг. Магазин был заряжен, патрон в патроннике.

Царапанье и шорох продолжались. Мисс Гейсс положила пистолет на колени и стала ждать.

Первым вошел Тодд. Лицо такое же обвислое, как всегда, но в глазах… что-то. За ним появилась Сара. Через секунду – Кирстен и Дэвид. Один за другим они, шаркая, входили в класс.

У мисс Гейсс не было сил шевельнуться. Она знала, что, несмотря на все ее рассуждения о неэффективности детских рук против взрослого, двадцать три ученика просто накроют ее, как волна. И у нее не было двадцати трех патронов.

Это не имело значения. Мисс Гейсс не стала бы стрелять в этих детей. Она положила пистолет на стол.

Дети продолжали входить. Джастин, Сарра Дж., последний, двадцать третий, Майкл. Они дергались, сталкивались, спотыкались. Цепей не было.

Мисс Гейсс ждала.

Тодд первым отыскал свой стул, плюхнулся на него, потом выпрямился. Другие дети падали, налетали друг на друга, но расселись и они. Глаза у них закатывались, взгляд блуждал, но все смотрели приблизительно вперед, более или менее на мисс Гейсс.

Их учительница сидела за столом еще одну долгую минуту, не думая ни о чем, едва смея дышать из страха, что мгновение рассыплется и все окажется иллюзией.

Мгновение не рассыпалось, но зазвенел звонок, эхом прокатившийся по школьным коридорам. Последняя учительница еще минуту сидела, собираясь с духом и перебарывая желание разрыдаться.

Потом мисс Гейсс встала, подошла к доске и своим образцовым круглым почерком начала писать расписание, чтобы показать детям, что́ они будут сегодня делать и чему научатся.

В тот день, когда Макс Кайн впервые ступил на поверхность Луны, на хвосте у него болтался Интерпол, на уме – злодейство, а в кишечнике – шесть гелевых капсул с алмазами.

Он прилунился в Мацусита-Сити, в кратере Мольтке. Посадка прошла безо всяких приключений, и на таможне его почти не досматривали. Лунатик за стойкой поинтересовался, есть ли у Макса декларируемые товары, пометил мелом его чемодан и махнул рукой: мол, проходите.

– Merde [21] Дерьмо (фр.) . , – пробормотал себе под нос Макс, стоя в очереди в ожидании маглева до города. – И на кой я глотал эти чертовы камни?

– Что-что? – изумленно переспросила стоявшая позади евродама.

На ней был дизайнерский вирткостюм, но зеленый огонек на имплантах-визорах мигал, значит сейчас она существовала в режиме реального времени. Евродама говорила с берлинским акцентом, а ее парафиново-бледная кожа, казалось, вот-вот порвется от натяжения – так бывает, если слишком увлечься косметической модификацией костей.

Макс повернулся и одарил евродаму самой лучезарной, самой искренней своей улыбкой:

– Я сказал, мадам, что, по слухам, в том магазине можно почти за бесценок приобрести чудесные камни – сувениры с Луны.

Евродама хмуро на него посмотрела, но тут перед ней ирисовой диафрагмой разошлись двери лимузина. Через мгновение подоспел и маглев. Макс положил чемодан под сиденье и уставился в окно. Маглев летел к Мацусита-Сити над каменистым Морем Спокойствия, и по пути то и дело попадались рекламные щиты, извещавшие, что до празднества по случаю семидесятипятилетней годовщины первой высадки на Луне осталось всего сто дней.

«Оберой – Шератон Спокойствие» без проблем проглотил данные с поддельной уникарты. Макс взял себе номер над поверхностью, заказал туда ужин и пузырек слабительного и стал дожидаться своих ворованных алмазов. Камешки эти были у него припасены на крайний случай – дать взятку. Макс не единожды таким образом покупал себе жизнь и свободу. Во времена гиперинфляции почти любого повстречавшегося ему представителя власти можно было соблазнить алмазами.

Макс подсчитал, что у него в распоряжении четыре дня – четыре дня, чтобы сорвать куш здесь, на Луне. Потом жена пропавшего южноафриканского торгаша получит Максову открытку (этого самого торгаша Макс бросил во флэшбэк-зале в Эр-Рияде: тот, улыбаясь и пуская слюни, прокручивал в странной петле свой первый сексуальный опыт), заберет благоверного и обратится в полицию. Макс представил себе, что произойдет с человеческим мозгом после пяти дней в бесконечной странной петле флэшбэка, и искренне понадеялся, что у южноафриканской миссис найдется подходящий огородик, куда можно пристроить муженька поближе к собратьям по разуму.

Четыре дня на то, чтобы сорвать большой куш. Макс мысленно перебрал свои возможности. По большей части для ворья, выросшего во Всемирной сфере взаимного процветания новой эры, преступления были занятием хитроумным, почти интеллектуальным: белые воротнички выводили новые разновидности червей-паразитов, выедающих себе место в кредитных потоках; устраивались сложные мошеннические схемы в виртреальности; подделывались уникарты. С Максом дело обстояло совершенно иначе. Вырос он в детройтских трущобах – гетто, в котором не знали ни взаимного процветания, ни новой эры. Во время ниппонского преобразования США новые хозяева сочли, что ни Детройт в целом, ни трущобы в частности преобразовывать не имеет смысла.

Точно такой же вывод сделали относительно юного Макса Кайна многочисленные судьи и терапевты, специализирующиеся на перестройке личности.

В эту эру сраных тонкостей Макс всегда предпочитал действовать напролом. Он был низеньким и жилистым, почти костлявым, но, несмотря на это, специализировался на вооруженном грабеже, вымогательстве и похищении людей. Копы из Севернополушарного улья, защищавшие докторские диссертации по виртрасследованиям и гибсоновским матрицам, по большей части не знали, что́ противопоставить одиночке Максу и его неандертальскому преступному напору. Как и его жертвы. К тому моменту, как супруг, супруга и/или «вторая половина» похищенного выкладывали требуемую сумму (всегда в форме имеющего хождение товара – никаких кредитов), Максов след успевал простыть. В свои почти сорок он мог похвастаться, что с шестнадцати лет ни разу не сидел.

Но всему на свете приходит конец. Его преступный почерк и излюбленные убежища были уже слишком хорошо известны – он ведь перебрал почти все большие города Северного полушария. Страны же второго мира Макс на дух не переносил со всеми их кибервиртпсихами и безумным нерентабельным насилием.