Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Уже это одно поражало воображение – дивной красоты землеподобный газовый гигант, – а тут было еще штук десять, нет, пятнадцать, нет, семнадцать спутников, которые проносились над разноцветными экваториальными кольцами, опоясавшими планету в тысячах миль над мерцающей атмосферой, однако рот мы пораскрывали и глаза вытаращили не из-за них, а из-за признаков цивилизации.

Сказать, что планета очевидно была обитаема, значило бы не сказать ничего.

Газовый гигант был на две трети освещен своим желтым солнцем, но темный ломтик за дугой терминатора сиял голубым и белым так же ярко, как дневная сторона. Прямые и вьющиеся цепочки огней – от миллиона вытянутых поселений, или наземных дорог, или воздушных путей, или побережий, или космопортов… мы не знали, что это. Созвездия из миллиардов огней, означающих города, либо, поскольку созвездия двигались, возможно, самих обитателей планеты, лучезарных, как боги.

Здания… башни… кристаллические структуры выступали над облаками и даже над самой атмосферой, и не одна-две, а сотни. Они двигались вместе с вращением планеты. Несколько пронзали не только атмосферу, но и орбитальные кольца… которые, как мы теперь видели, состояли из миллионов искусственных спутников и конструкций. Казалось, мириады сияющих объектов врежутся сейчас в хрустальные башни со скоростью комет или метеоров, но в последнее мгновение поток частиц – из которых каждая, как мы сейчас поняли, была в сотни раз больше «Музы» – расходился, словно речное течение перед камнем.

Пространство между исполинской планетой и ее лунами заполняли не только бесчисленные компоненты экваториального кольца и нити, уходящие к естественным спутникам, но и миллионы скользящих вверх и вниз искорок – они сверкали отраженным светом и выбрасывали собственное пламя. Мы решили, что это звездолеты.

– Великий Абраксас, – прошептал Бербенк. – Какова высота этих зданий?

Теперь мы видели тени башен, протянувшиеся через целые континенты, по морям и по облакам. Основания их скрывались под белым и голубым – возможно, наполненные жидкостью башни проходили через всю планету, словно хрустальные колья, вбитые в ее сердце, – но верхние этажи взмывали далеко в вакуум подлунного пространства.

– По меньшей мере сотни миль, – сказал Хемингс (он немного разбирался в технических вопросах). – Тысячи, думаю.

– Это невозможно, – проговорила Конделла.

Буксирующее судно замедлилось, и мы тоже замедлились, войдя в подлунное пространство.

– Только гляньте, – сказал Тули. Он настроил некоторые видовые полосы на максимальное увеличение.

Издалека мы видели сплетенные нити между планетой и ее многочисленными лунами, теперь различили подробности: во-первых, нити, закрепленные где-то на огромной планете, тянулись непрерывно от самого гиганта к быстро летящим спутникам (из которых некоторые были, надо думать, с Землю или 25–25-261В), а во-вторых, они были прозрачные и полые.

– Они ведь каждая три-четыре сотни миль в диаметре, – прошептал Гоф.

– Невозможно, – выговорил Кемп.

Кук кивнул и потер щетину на массивном подбородке.

– Невозможно, но гляньте… – Он ткнул черным пальцем в голограмму на видовой полосе. – В каждой из этих соединительных нитей что-то движется.

– Они вроде мостов? – приглушенно спросил Аллейн.

– Скорее, вроде трубок, – сказал Хьюо. – Они наполнены жидкостью. Там что-то плавает… в обе стороны.

– Невозможно, – повторил Кемп.

– Мы быстро приближаемся к самой высокой башне, – заметил Филп.

Он говорил правду. Кемп, Тули, Бербенк – они у нас чаще других говорили с «Музой» – принялись встревоженно ее окликать (если она собиралась включить двигатели для торможения, то это требовалось сделать прямо сейчас), однако «Муза» не отвечала.

– О Абраксас, единение всех противоположностей, ужас Солнца, сердце Солнца, помоги нам, – взмолился Старый Адам.

Сквозь корпус вплыл синий шар футов двенадцать в поперечнике. Мы вскочили и бросились прочь с его пути.

Поначалу от страха и растерянности я вообразил, будто здесь оказался шар с мумией «Музы» из нижнего отсека, но этот был больше и вообще другой. Синева была иного оттенка, а сам шар светился изнутри. В воде или жидкости плавало живое существо, золотистое, смутно похожее на земноводное, ростом футов восемь. Я видел что-то вроде лица, что-то вроде глаз, разрез рта, большие жабры, золотисто-зеленую чешую и две рудиментарные руки, как у недоразвитого зародыша, но с изящными маленькими ладошками и пальцами.

Внезапно неподвижное тело драгомана заговорило:

– Мы сожалеем, что причинили вред представителю вашего биологического вида. Он сейчас неживой. Мы воскресим его, дабы исправить свою оплошность.

Все молчали, пока Аглая не выдавила:

– Вы – пимены?

– Мы не собирались причинять вред этой особи, когда отбирали ваш корабль у низших мироправителей, – сказал мертвый драгоман, все так же лежа в амортизационном кресле. Вязкая чернильная жидкость по-прежнему текла у него из глаз и уголков рта.

Я помнил катехизис, которому отец учил меня на Земле бесконечными дождливыми днями в стеклянной комнате. Столетия назад, когда контакт с архонтами положил конец самоуправлению человечества, Абраксас открыл нам четыре уровня наших повелителей, четыре этапа нашей собственной вечной эволюции в случае, если наши физические тела вернутся на Землю, а наши психе и пневма будут достаточно чисты для восхождения на четыре круга.

Архонты – низшие мироправители. Пимены, которых ни один человек на нашем веку не видел даже издали или мельком, – пастыри. Демиурги – полутворцы. (Это они создали нашу ущербную, неудачную Землю и вселенную.) Абраксы – расколотые сосуды Абраксаса, верховного бога противоположностей.

Драгоман сел в кресле, упер плоскостопые ноги в пол и вытер с безгубого рта чернила. Его синаптические волокна висели как мокрые побеги. Обведенные черным глаза смотрели на нас без видимой тревоги.

– Что случилось, пока я был мертв?

Прежде чем мы успели ответить, он заговорил снова, но голос звучал монотоннее, куда более равнодушно, чем мгновение назад. Теперь через него говорил земноводный пимен в синем шаре.

– Через несколько минут мы совершим посадку. Через час и одиннадцать минут вы должны будете показать миметический эпизод по вашему выбору. Для вас приготовят подходящее место. Там будут те, кто воспримет ваши образы и звуки… публика.

– Час одиннадцать минут! – воскликнул Кемп.

Мы все не спали около полутора суток. Мы уже сыграли «Много шума из ничего» и лучшую «Трагедию о Макбе…», простите, Шотландскую пьесу, какую когда-либо видели, не говоря о том, чтобы самим принимать в ней участие.