Владимир Алексеев - Чудо [litres]

Я задумался.

– А ты, случаем, не из сюнну? Этнически? – спросил я вдруг.

– Нет, Боря. Я с юга. А что?

– Нет, ничего. А кто теперь здесь главный?

– Сейчас здесь много собралось. – Он опустил окно и закурил. – Ты не против?

– Пожалуйста. – Немного табачного дыма сейчас было очень кстати.

– Во-первых, ты видел спасателей. Они стоят по периметру, ждут команду.

– Они разве не с вами?

– Нет. Они сами по себе. Но им приказано ничего самостоятельно не делать, даже если земля разверзнется. Все только по команде.

– Понял.

– Во внутренних войсках у меня тут надежный человек – Ильяс. Вот он, кстати, из сюнну. Но ты можешь не волноваться, он свой парень, проверен уже много раз в бою.

– Ясно.

– Еще тут космические войска. Они с учеными, и их очень мало. Ну, и этот твой Кузнецов. Он вообще случайный персонаж.

Я молчал.

– Думаешь, это все из-за космодрома? – спросил полицейский.

– Думаю, что мы скоро это узнаем. А у вас какое указание? Ну, если земля разверзнется, например.

– А ты как думаешь?

– Наблюдать?

– Видишь, какой ты умный. – Он докурил и бросил сигарету за окно.

– Значит, у меня только Кузнецов? А если я тебе скажу, что в полиции заговор? Что возможна война? Что тут вообще черт знает что происходит? Что тогда?

– Знаешь, Боря, что меня больше всего поражает в гражданских. Вы считаете нас глупее себя. Я уже три года слежу за миграцией сюнну. На местных у меня активная прослушка. А Ильяса я лично пробивал. Крысы так себя не ведут. Не надо думать, что ты за несколько дней сделал нашу работу лучше. Тебе бы сосредоточиться на своем деле. На космодроме. Вот если бы ты выяснил, где он… – Он поднял палец.

Это было обидно. Но я понимал, что справедливо.

– Что будет с президентом? – спросил я.

– С президентом? – удивился полицейский. – Ну, это зависит от воли Господа нашего. Иисуса Христа.

Часы показывали начало шестого. Ночь становилась белее. Часовые на сей раз были на посту на всех пунктах, которые я проезжал. Как и обещал Пафнутий, пропускали всех. Когда я ехал обратно, позвонил Казимир:

– Святой отец, почему вы не спите? Уже поздно.

– Борис Андреевич, – сбивчиво и нервно начал священник, – помилуйте! Какой тут сон? Я уже третий день почти не сплю.

– Падре, надо себя беречь. Ну, что у вас там стряслось? Запутались в Писании? Так я в нем еще меньше вашего понимаю, хоть и не военный.

Даже не знаю, почему на меня снизошло такое игривое настроение. Подсознательная защита от новых неожиданностей?

– Шутите, пожалуйста, – сказал Казимир, – но вам будет не до шуток, когда вы узнаете, что именно я собираюсь сказать. Они и правда братья.

– Что? – Я рассмеялся. – О чем вы вообще?

– Борис Андреевич, – сказал священник, – я все понимаю. Вы устали. Но, к сожалению, час отдыха еще не наступил. Послушайте меня. Вы помните, как поручали нам с Кузнецовым провести забор крови у паломников?

– Ах, это! Ну, конечно, я помню. И что с ними? У них какая-то болезнь? Насчет вируса, кстати, я тогда пошутил. – Я снова громко засмеялся. – Так что с анализами?

Он набрал побольше воздуха и начал. Пока он говорил, мне хотелось снова рассмеяться, но не выходило.

– Мы с Кузнецовым не отчитывались вам, так как не было результатов. Поначалу вообще не было ничего необычного, и я не видел смысла сообщать об этом вам. А потом…

Он подышал в трубку.

– А потом нам показалось, что мы повторно обследуем одних и тех же людей. Проверили. Ничего подобного!

– Я не понимаю.

– Но оказалось, что у разных людей, понимаете, одинаковые.

– Что одинаковые?

– Кровь. Показатели одинаковые.

– Что это значит? Одинаковый уровень чего-то? Что там у людей в крови? – промямлил я.

Казимир кряхтел и говорил очень сбивчиво:

– Одинаковый уровень всего. Как будто это один человек. Причем не у двоих, а у разных групп. Ну, в лаборатории сказали, что так не бывает. И мы отправили эту кровь на генетический анализ.

– Зачем? – недоумевал я.

– Нет, вы послушайте. И вот только что пришел результат.

– Что, ночью?

– Я попросил, – сказал священник. – Только что позвонили. Но вы, пожалуйста, не считайте, что я сошел с ума. Это же научные данные, а не выдумка какая-то.

– Ну, что там?!

– Борис Андреевич, почти все люди, у кого мы брали анализ, имеют очень близкие гены. Как очень близкие родственники. Но это не все. Есть группы, где несколько людей, прости, Господи, по результатам анализа имеют полное совпадение. Хотя, клянусь, они отдельные. Ну, то есть совершенно разные. – Он продолжал бессмысленно повторять одно и то же.

– Братья? – тихо прошептал я вопрос, обращая его как бы к кому-то еще.

– Да, Борис Андреевич. Братья и сестры. Это просто чудо, что они пришли сюда, все из разных мест, разной веры, и тут вместе молились Господу нашему и стали родными. Бог избрал их и помазал за усердие, чтобы отличить на Страшном суде.

– Что? – Мне казалось, что я погружаюсь в сон, а Казимир читает мне сказку. В воображении всплывали диковинные образы тотемных животных, ритуалов и разные знаки.

– Борис Андреевич, вы меня простите, но я, кажется, уверовал в Бога. Я готов к Его встрече вместе с этим последним братством. Это неплохой конец для человека. Тем более для такого, как я. Может быть, я наконец почувствую себя частью чего-то большего. Вы меня понимаете?

Я не отвечал.

– Вы, наверное, сейчас раздумываете, что все это может значить. Думаете, как такое могло произойти? Может быть, решили, что я сошел с ума или намеренно вас обманываю. Должно быть, вы очень сильный человек, если способны сохранять спокойствие и невозмутимость в такой ситуации. Может быть, это и не так, но внешне, кажется, ничто не может достучаться до вашего сердца. А я не такой. Разлом изменил меня.

Он немного помолчал.

– Знаете, Борис Андреевич, я хотел бы быть таким же сильным, как вы. Но тогда я не стал бы действовать, как вы, а использовал бы эту силу, чтобы говорить правду. Чтобы не бояться сказать. Чтобы бороться за то, во что я уверовал. Самое скверное во всем этом, что я теперь презираю себя. Ненавижу себя за то, что я не там с ними, а здесь – с вами.

«Двуличие – это подарок Христианства, святой отец», – подумал я и положил трубку. Голос Казимира продолжал звучать у меня в голове. Его исповедь показалась мне нелепым карандашным наброском моей собственной исповеди, которая тоже уже почти назрела. И оттого на душе становилось очень тесно и душно. Зависть и презрение слились в одно неописуемо гадкое чувство греховности моего разума. Будто я заразил своей гнилью даже Бога внутри себя, его луч и даже собственную способность мыслить.

Надо было немедленно отбросить эти мысли и встретиться с Армстронг. Похоже, только она теперь могла помочь мне разобраться со всем этим. Если она что-то знала, теперь, когда многое открылось, я смогу прочитать ложь в ее глазах, если она вновь попытается меня обмануть. Если же она в неведении, как и я, то лишь вместе с ней мы будем в состоянии разобраться в этом новом потоке бреда. Братья, космодром… Что еще? И, главное, все это уже столько времени происходит у меня под самым носом, а я не вижу.