Владимир Алексеев - Чудо [litres]

Зачем люди говорят, что верят в Бога? Зачем ходят в церковь? Зачем молятся или посещают святыни? Менее проницательные думают, что это и есть их вера. Но те, кто заглядывал внутрь себя, знают, что ходят в церковь как раз именно потому, что не верят. Не верят, но хотят верить. Они думают, что ритуал поможет им поверить по-настоящему. Они почему-то думают, что одни такие. Что человек рядом верит истинно, неистово, без малейшего сомнения. Еще больше они убеждены, что верят священники. Причем чем выше сан, тем сильнее и безупречнее вера. Поэтому явление Папы, Патриарха, Муфтия, Митрополита, Далай-Ламы или любого верховного священника для них акт наивысочайшей надежды. Надежды не в лучшее будущее, а в то, что он заразит их своей верой. Вера для каждого – чудо, счастливое приключение. Заболеть ею – что может быть прекраснее?

Меня считают святым. Это должно быть выше любого из священных санов. И я говорю, что моя вера полна безысходности и подпитывается только от источника отчаяния. Я верю только лишь потому, что неверие считаю еще более сомнительным делом. Афина научила меня, что идеальное – это то, чего нет. Но Бог существует идеально. Значит, Его нет?

Ко мне вдруг пришло воспоминание. Наверное, из моего детства. Женское лицо, руки, деревянные палочки. Перед нами на парте лоток с продольными отделами. Над ними надписи: 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1 и 0. Добрый, но твердый голос:

– Сюда кладем девять палочек. Понял?

– Да.

– Здесь написано восемь. Поэтому восемь палочек. Смотри, я кладу.

Я смеюсь.

– Теперь семь. Сюда шесть. Пять.

– Да, ура!

– Четыре палочки положи сам. Давай, я знаю, что тебе тяжело. Поднимай ручку, бери.

– Мама.

– Так, молодец. Теперь три. Две.

– Два. Один!

– Правильно! Теперь один. Клади одну палочку. Не торопись. Тебе больно?

– Да.

– Не бойся. Так должно быть. Не бойся.

– Мама.

– А теперь посмотри сюда. Ты видишь?

– Да.

– Сколько мы положим палочек в эту коробку?

Я поражен. Не могу ответить. Смотрю, широко раскрыв глаза.

– Видишь, тут пусто. Мы кладем сюда ноль палочек. Клади.

– Мама?

Я еще больше удивляюсь. Смеюсь.

– Молодец, Андрей! Ты положил ноль палочек! Смотри.

Я смотрю. Вижу, что в отделении ничего нет. Думаю, что что-то не так.

– Ноль – это главное число. Без него не было бы всего остального, – сказал женский голос. – Не удивляйся. Да, ноль – это пустота. Тебе кажется, что там ничего нет, но это не так. Там есть ноль палочек. А еще там ноль кружочков. Понимаешь?

Воспоминание пришло за одно мгновение, но было очень четким. Я отлично слышал этот голос в своей голове. Теперь я понимал, как научился думать о Боге. Точно так же я когда-то думал про пустоту. Ее нет, но без нее нет и всего остального. Без нуля нет единицы, то есть меня самого. А теперь я знаю, я вспомнил, мое имя Клавдий. Вот как меня зовут на самом деле. Не Иоанн. Я никогда не верил, что я Иоанн. Андрей? Да, это звучит очень знакомо.

За первым воспоминанием пришло второе. Я уже старше. Шахматная доска. Снова женский голос:

– Это конь. Смотри, как он ходит.

– Прыгает.

– Да, прыгает через любые преграды. Ни одна другая фигура так не может.

– Значит, конь самый сильный?

– Нет.

Молчание.

– На самом деле все фигуры одинаково сильны. Ведь даже пешка может съесть ферзя. Сила не в фигурах, а в том, есть ли у них свободные поля, куда ходить.

– Свободные поля?

– Да, это самое главное. Поэтому надо делать так, чтобы пустое пространство, куда могут ходить твои фигуры, было большим. А пространство для противника – маленьким. Понимаешь?

– Да, мама.

– Можно выиграть, просто поставив мат королю. Но в шахматах считается наивысшим мастерством – отнять у противника пространство. Это называется цугцванг.

– Цугцванг.

– Да, все верно.

Пустота, думал я. В философии даосизма это было центральное понятие. Весь мир крутится вокруг божественной идеальной пустоты, как спицы вокруг пустого центра колеса. Но Дао обманывали сами себя. Теперь я это точно знаю. Именно поэтому их философия оказалась такой запутанной, противоречивой. Дао говорят, что пустота – это тонкий мир, темная материя, которую мы не видим. Но пустота как пустота тоже есть. В том смысле, что ее нет. Теперь я вспомнил, что думал об этом когда-то. Воспоминания приходили одно за другим. Снова тот женский голос. Я уже взрослый человек, но сижу в инвалидной коляске.

– Что вы проходите на уроках философии?

– Аристотеля. Сегодня была лекция по видам причин.

– Ты все понял?

– Да. Но, понимаешь, я попробовал применить на практике и запутался. Хотя все казалось очень понятным.

– Это и не странно.

– Почему?

– Видишь ли, Андрей, – она вздохнула, – человек мыслит причиной и следствием просто потому, что так устроен наш мозг. Нейроны работают на вход и на выход. Вход – причина, выход – следствие. Так возникла и математика, и логика. Но реальный мир работает совсем иначе. Разбить все события на причины и следствия просто невозможно.

– Ты серьезно? Но наш преподаватель…

– Ваш преподаватель прав. Вы же еще так молоды и должны понять основы, прежде чем идти дальше.

– А куда дальше?

– Это длинный разговор, Андрей.

– А ты в двух словах. Как всегда, – сказал я.

Она помолчала.

– Ну, хорошо. Представь себе огромное полотно. И на нем кружочки. Это события. Теперь мы соединяем события, которые считаем причинами, с кружочками, которые мы считаем следствиями. Что получится?

– Много, много линий. Целая паутина.

– Да. Но событий, которые не связаны друг с другом, осталось больше. Как думаешь?

– Думаю, гораздо больше.

– Вот именно. Эти связи называются случайными. На самом деле их просто не существует. Но именно они создают среду, в которой мы выделяем причины и следствия.

– Ого!

– Да, это сложно. Если попробовать моделировать процессы в этой среде, то получится, что всем управляет именно это отсутствие связей. Эта пустота. Она как…

– Как ветер?

– В каком-то смысле. Но ветра не видно. А этой пустоты просто нет.

Всем управляет то, чего нет, подумал я тогда. Это было поразительно и будоражило самолюбие юного ума. А теперь у меня не осталось амбиций. Я пал так низко, просто потому что все вокруг меня во что-то верили, а я всего лишь шел за ними. Не веря ни во что. Я сохранял внутри себя пустоту. Как в шахматной партии. Оставлял для себя место для хода, свободу для фигур.

И тогда я подумал. Я не верю в Бога. И я не верю в то, что Бога нет. И я иду к святым отцам за мудрым словом, и обращаюсь к Писанию именно потому, что неверие стало основой моей веры. Оно обогатило меня и сделало чутким к любому слову, добрым к любой идее, ищущим по отношению ко всем истинам. Мое неверие сделало меня апологетом всех религий и верований, всех священных текстов. Пустота во мне стала сосудом для всей веры, какая только возможна. Может, это и есть я? Может быть, именно в этом состоит моя миссия?