Кристиан Бэд - Вторжение 1: высший разум [СИ]

И неважно, что настоящих лёгких у него сейчас нет. Вдох бессмертного — событие эстетическое. Он нужен, чтобы оценить тонкий ментальный «вкус» нового мира. И никто не мешает найти для этого вдоха место, прекрасное и для дыхания симбионта. Чтобы, так сказать, эстетизировать и соощутить.

Тоот гнал симбионта вперёд и вверх. Он искал площадку повыше, но прислушивался и к мыслям своего нового раба. Мир в мыслях тварюшки был чужим, непривычным и всё-таки узнаваемым.

Тоот помнил этот запах, эти мерные колебания маятника времени, эти гравитационные токи. Но помнил смутно и отдалённо. Чтобы разбудить память — нужна была пища — вкусная, питательная. Много пищи. Большая часть его памяти и сил ещё спали, свитые в тугие коконы, их нужно было наполнить энергией, развернуть.

Симбионт затормозил перед препятствием. Его жиденькие ментальные сферы соприкоснулись со сферами другого аборигена. Тоже слабенького, мягонького…

Тоот подчинил его без усилия, даже не прочитав внутренний мир тварюшки. Сожрал, не манипулируя особо, лишь коснувшись.

Кого? Да какая разница? Голод не спрашивает имён.

Павел Сергеевич Соловаров, по кличке Пача, был человеком глубоко несчастным. Педагоги в политехническом колледже придирались к нему, девушки — шарахались.

Сегодня он пробрался ночью в общагу, чтобы подкатиться к Нинке, которая, по слухам, не отказывала никому, так даже эта шалава заявила, что от него, от Пачи, воняет!

Пришлось валить из общаги не солоно хлебавши, тащиться по ночному городу пешком — транспорт-то уже встал на прикол…

Да ещё и ключи дома забыл, а бабку было не добудиться!

Пача раз за разом набирал свой номер на домофоне, но родители, видно, всё ещё пили у соседей, а бабка приняла грамульку и завалилась на свой диван.

Вот где вонючая нора — бабкин диван! Вот чем от него несёт — бабкиным старьём! Даже Нинка почуяла! Скоро от него вообще люди будут шарахаться!

Пача снова набрал 36*. Из домофона раздалось нудное пиу-пиу…

— Чё, не открывают? — раздалось прямо над ухом.

Пача обернулся. Нависшего над ним толстяка он знал: видел сто раз во дворе. Даже имя его слышал — Сергей Юрич.

Юрич занимался ремонтом, имел свою бригаду: и сантехнику поставить, и плиточку положить, и обои поклеить. Нужный был человек, хоть и жадный. Многие во дворе его знали.

— Да не открывает бабка, уснула, — буркнул он.

— В твоём возрасте надо с девками спать, а не с бабками, — хохотнул сосед, но поднёс к домофону заветную головку ключа.

Дверь пискнула, и Пача обрёл желанный проход.

В лифт они с соседом тоже вошли вместе.

Только тут Пача заметил, что Юрич весь извалялся в грязи. Он хотел спросить, где это сосед так угваздался, даже рот открыл. Но встретил неожиданно тяжёлый холодный взгляд соседа и ощутил вдруг, как всё тёплое и глупое выходит из его тела, словно жизнь внутри разделяется на две фракции: злую и свирепую, и добренькую и слюнявую. И слюнявую срочно просят «на выход».

Пача смотрел на соседа и понимал всё яснее и яснее, что никто его никогда не любил и не полюбит. Что все бабы твари, а однокурсники — пронырливые козлы, так и норовящие его обмануть. А бабка…

Словно в мареве он вышел из лифта, рванул дверь и заколотил в неё ногами.

А началось всё с бабки! Это она его всегда ненавидела, старая тварь! Это она заела его молодую жизнь! Это она начала пить и приучила к этому папана. А уж тот…

Оттолкнув бабку, кое-как отпёршую ему наконец дверь, Пача протопал в кухню и снял со стены фигурный топорик для рубки мяса. Взвесил его в руке, понял, что баланс плоховат, и взял острый разделочный нож.

— Эй, старая! — заорал Пача. — Иди! Я тебя напою наконец досыта!

Не дождавшись ответа, он протопал через зал, распахнул дверь в крошечную комнатушку: стол-кресло-диван. Бабка пьяненько храпела на диване.

Дверь в прихожей хлопнула, послышался привычный мат: это вернулись от соседей родители.

«Тоже те ещё твари, — подумал Пача, занося нож. — Ничего, я тут скоро освобожусь. Сегодня каждый получит то, что заслужил…»

Первая пища оказалась лёгкой — отличный знак!

Тоот помнил, что есть миры, где новопробудившемуся приходится долго прятаться от аборигенов, копить силы, приспосабливаться и маскироваться. Но здесь еды оказалось много. Лёгкой. Питательной. Прекрасно.

«Это место они зовут „земля?“ Как забавно… Я буду звать его „сад“, прекрасный сад вкусных глупцов!»

Вместе с энергией мыслей и чувств съеденной тварюшки, Тоот освоил множество новых образов и смыслов. Прекрасно.

С симбионом было контактировать сложнее. Тоот боялся ненароком убить это неуклюжее существо, ведь его конструкцию глупая личинка не смогла как следует освоить в силу своей ограниченности.

Ничего, он, пробудившийся, разберётся, научится стимулировать раба более тонко и разнообразно, не только кнутом и пряником. Покидать его пока рано. Нужно сначала покушать. Хорошенько покушать.

Симбионт, испуганный тем, что бурлило у него внутри, хотел забиться в своё жилище, но Тоот выгнал его на пожарную лестницу. На самый верх. Там был маленький открытый балкончик, нависающий над многоцветной огненной ночью чужого города.

Тоот посмотрел вниз глазами симбионта.

Это было прекрасно. Огоньки неспящих окон манили, как звёзды. Хотелось раствориться в сиянии ночи, раскинуть руки и полететь…

«Стоп, это тело мне ещё потребуется! — подумал Тоот. — Это хорошее сильное тело. Я ещё не готов поменять его».

Тоот ощутил вдруг слабость. Он так долго спал в своём коконе. Его сознание было скручено в тугую спираль, которую баюкала личинка. Он должен расправить себя, дать волю своим невидимым телам. Первый ментальный вдох — и ему станет легче…

Вот так. Нити разумных эманаций ещё тонки здесь. Но как хорошо. Как прекрасно жить!

Этот город — чудо! В нём ощущаются искорки слабых и глупых созданий, всплески мыслей созданий покрупнее и поумнее. Здесь есть вкусные философы и ароматные художники!

Тоот вытянул псевдонейронные щупы: сородичи его несомненно были на этой «земле»… Но где они?

Дотянуться до себе подобных пробудившийся не смог. Силы, накопленные в его прошлых жизнях, истощились за время долгого сна. Сейчас он ощущал только малые зовы и шевеления личинок. Но и личинок поблизости тоже было немного.

Ну что ж… Значит, он — первый! Он начнёт строить здесь Сеть, заложит её основы. Он будет центром этой Сети, что свяжет сотни аборигенов, выдавит из них облака изумительных новых эмоций! А раз он один здесь — никто не сможет напасть на его еду тихо и безнаказанно!

Нападения…

А ведь нападения уже были!

Тоот болезненно дёрнулся, уловив раздражающий укол — эхо вопля недавно погибшей личинки.