Таде Томпсон - Роузуотер [litres]

Видите этого человека в белом.

По-моему, нам нужна другая музыка. Организую утечку этой мысли и чувствую согласие своих товарищей.

Олоджа – лужа персиковой жидкости, что течет ручейками вокруг нас. Она улетучивается, обращаясь в пар, с головокружительной скоростью.

Господь потревожит воду.

Теми подплывает ближе ко мне, обвивается вокруг грифона. Если я взмахну крыльями, то сделаю ей больно, поэтому я не двигаюсь, чищу себя клювом, пока она резвится.

Эбун в ксеносфере становится полностью умозрительной. Она – идея, уходящая в младенчество, в невербальный период. Нет слов, с помощью которых можно осознать ее форму, и нет картинки. Мы осознаем ее присутствие, но оно крайне абстрактно. Идея – ее собственная, из раннего детства. Даже она ее не до конца понимает, но может извлечь из потерянных воспоминаний и использовать. Она в безопасности. Изящное решение, жаль, что не я его придумал.

Темная пыльца цветов сгущается и образует облака. Кто-то недоволен или грустит. Мы все это чувствуем. Зараза, ненавижу такие закидоны коллективного разума.

– Ублюдки ленивые! – врывается Хренов Данлади. Облака исходят от него, думаю я, и кто-то соглашается.

Он неподвижен, стоит впереди нас и вглядывается в буш. Потом оборачивается к нам и говорит: «Прячьтесь». Его лицо неподвижно, решительно, сосредоточенно. Он идет вперед.

Мы сливаемся с подлеском, маскируемся грязью, как нас учили. Теперь нас искусают еще сильнее. Мы боимся даже дышать.

Хренова Данлади нет двадцать пять минут, а вернувшись, он тяжело дышит, и его форма испачкана кровью.

– Вперед, ублюдки ленивые. Мы и так задержались. Нужно добраться до дамбы Алау до заката. Подъем, подъем, подъем! Вода сама себя не перейдет.

Мы осторожно поднимаемся. Он не рассказывает, что случилось, так что я заглядываю к нему в голову. Мы не должны этого делать, нам говорят, что инструктора защищены, и в какой-то степени это верно. Никто из моих соучеников не может пробиться через… защиту. Я могу. Это сложно, но я могу. Я никому этого не рассказывал.

Хренов Данлади крадется и замечает троих повстанцев, разведгруппу с легким оружием. Он набрасывается на них со скоростью, за которой я могу уследить только потому, что я у него в памяти. Он убивает всех троих голыми руками, прежде чем они успевают выстрелить. Он как будто не человек. Одним ударом в висок проламывает череп первого, удерживает его, достает нож повстанца и погружает в шею второго. Третий еще только оборачивается на шум. Хренов Данлади сбивает его с ног. Падает на землю рядом с ним и почти нежно дважды ударяет повстанца головой о землю.

Я потрясен и, возможно, из-за этого теряю бдительность, потому что он смотрит на меня и знает, что я знаю, но ничего не говорит.

На следующий день, когда мы возвращаемся на базу, он назначает меня дежурным по сортиру на следующие две недели.

Договорив, профессор Илери присаживается. Я не знаю, как один человек может вмещать столько знаний и мудрости, но они льются из него свободно, словно невзначай.

Он говорит:

– Пора вам показать мне, что вы сделали. Пребывание в ксеносфере похоже на секс. Можно подцепить неприятную болезнь, так что защита прежде всего. Посмотрим, что вы построили. Теми, сначала ты.

Теми нервничает, как и все мы. Она довольно легко переносит нас в пространство своего разума. Класс исчезает, и мы стоим перед каменной стеной высотой в тысячи метров и длиной в тысячи метров, так что конца ее не видно. Мы не можем заглянуть за нее, а камни выглядят внушительно. Есть дверь, но она закрыта на висячий замок. По ту сторону преграды лежат тайны и слабости Теми. Илери учил нас устанавливать защиту в нашем сознании.

– Хорошая попытка, Теми, но она демонстрирует недостаток воображения и шаблонное, традиционное мышление. Камни, дверь, замок? Первая мысль любого нападающего: как бы ни был крепок камень, его всегда можно разбить. Ты не читала Шелли? «Озимандию»? Камней куски кругом, приметные едва, в пустыне, слитой с пустотой над ней . [21] Перевод А. Золотаревой. Слабое место двери – петли. К замкам есть ключи. Ты объявляешь посетителям, что хоть им придется нелегко, но решение найдется, – в голосе профессора Илери слышна досада.

– Но я думала… – говорит Теми.

– Переделай. – Он поворачивается ко мне. – А у тебя что?

Я нащупываю все разумы вокруг себя – мой класс, мой профессор – и перемещаю наши сознания из мозга Теми прямиком в свой. Я чувствую, как их окатывает удивление, словно дым. Никто такого еще не делал.

Они также ахают, увидев мое превращение. Я вырос на несколько футов и трансформировался. У меня птичьи крылья, орлиный клюв и львиное тело. Мое пространство – высокий лабиринт из живой изгороди, с нагромождениями облаков в небе и сложными сочетаниями ветра, бриза, света и тьмы. Слышны повторяющиеся звуки чаек, летучих мышей, собак и сверчков. Я хлопаю крыльями, влетаю в лабиринт и для демонстрации передаю его единым мультисенсорным потоком. Неверный поворот, остановка там, где нужно двигаться, движение там, где нужна остановка, приведут к тому, что вся конструкция обрушится и закроет мозг от вторжения. Я кружусь в воздухе и складываю крылья, заканчивая свое парение на восходящих потоках разума. Возвращаюсь к классу.

Охренеть.

Ух ты.

Мне конец. Я и близко ничего такого не сделал.

Илери улыбается:

– Дамы, господа. Кааро только что перепрыгнул через несколько уроков. Наконец-то он доказал нам, что он самый старший в классе. Впечатляющая работа, Кааро. Скажи мне, почему ты посчитал нужным трансмогрифицировать?

– Я не знаю, что это такое, – говорю я.

Балда, это изменение, трансформация. Добродушное подтрунивание.

– Не знаю. Я читал про Египет и про Сфинкса, поэтому задумался о грифонах. Мне нравится сама идея такого существа.

– Да, Кааро, это был твой выбор. Но зачем вообще меняться?

– Меня сложнее узнать, если я сам на себя не похож, верно?

– Разумеется, – говорит Илери. – Разумеется.

Я возвращаю нас в классную комнату.

Показушник.

Учительский любимчик.

Ублюдок.

Из-за тебя мы опозоримся.

– Новое задание. Любой ученик, которому удастся взломать ментальную крепость Кааро, сразу получит диплом полевого агента. Кто следующий? – говорит Илери.

Я выдерживаю множество попыток взлома, одни в период бодрствования, другие во сне, одни нескрываемые, другие неожиданные.

Никто так и не пробивается.

Целый год я каждый день провожу возле купола столько времени, сколько могу выкроить между тренировками. Я надеюсь, что изнутри на меня смотрят. Я надеюсь, что кто-то выйдет и впустит меня.

Никто не выходит.