Таде Томпсон - Роузуотер [litres]

Мне ужасно неохота готовить. Хочется уличной еды, поэтому я бросаю дела и выхожу прогуляться. Сейчас ранний вечер. Купол Утопия-сити сегодня тусклый. Я встречаю одного-двух перестроенных, но кроме них по улице ходят обычные люди, которые возвращаются с работы или торгуют вразнос. Немножко ветрено, думаю, скоро будет дождь. Двое вооруженных патрульных солдат лениво проходят мимо. На них пустынный камуфляж, на шлемах – сканеры имплантатов. Оба пялятся на меня, видимо, из-за статуса «не препятствовать». Должно быть, они гадают, что это за старикан такой, и не подкупил ли он кого, чтобы модифицировать чип. Это остатки отряда отбраковщиков, хотя правительство еще побаивается террористов.

К востоку от города над долиной Йеманжа возвышаются лесистые холмы. Отсюда, поверх домов, мне видны вершины. Однажды, в пятьдесят девятом, я их исследовал, провел неделю с выносливым, одичалым, грубым, но милосердным племенем, которое с трудом там перебивается. Эти люди были добры ко мне, всегда предлагали еду или вино, присматривали за беспомощным и бестолковым городским жителем. И мысли их были подлинными, без всякого притворства.

Они почти не используют технику, но счастливы. Купол они воспринимают как сверхъестественное явление и не хотят иметь с ним дела. Говорят, что их донимают эгбере [33], живущие в лесу. Позже я обнаруживаю, что это на самом деле гомункулы, каким-то образом нашедшие лазейку из Утопия-сити.

Правила их жизни просты, но эволюционно выше, чем закон lex talionis [34], который правил в лагере Роузуотер в пятьдесят пятом. И посмотрите на нас теперь. У нас есть дорожные знаки и штрафы за парковку.

Семейка механистов проходит мимо меня этой своей равномерной походочкой, выдергивая меня в настоящее. Какой идиотизм так растить ребенка.

Впереди по улице громкий, но мирный протест. Человек тридцать или тридцать пять выступают против эктогенетики. Эта международная дискуссия сейчас в разгаре. Научная основа для искусственной матки ex vivo существовала уже давно. Проводились ограниченные, но успешные опыты с животными. Две недели назад один из помощников мэра слил в Нимбус документ, предавший огласке план сбора «продуктов оплодотворения» из абортариев, с целью проверки эктогенеза на людях. Так что вместо прерывания беременности они собираются извлекать оплодотворенные яйцеклетки из человека и переносить в машину. План включал в себя «уничтожение» зародыша, как только он достигнет возраста жизнеспособности, подтвердив концепцию.

Мне кажется любопытным, что никто не считает Джека Жака злодеем, хотя он это все и организовал.

Дорога на запад пролегает по большей части жилым улицам. Вдоль тротуаров через неравные промежутки растут пальмы, на большинстве из них висят плакаты с Джеком Жаком. Мимо проезжают машины, из некоторых громко фигачит хип-хоп. Я забыл перед выходом намазаться кетоконазолом, и ксеносфера пылает мыслями и эмоциями случайных людей. Приходится серьезно сосредоточиться, чтобы не отклоняться от цели. Я подхожу к трем лоткам, стоящим в ряд на обочине дороги. Хозяин первого – хауса, который жарит на огне мясо со специями. Суйя. Он подает ее с нарезанными помидорами, луком и приправой, в которую входят чеснок, земляные орехи и зира. Его зовут Ахмед, и именно за его стряпней я пришел. Рядом с ним скамья, на которой уже ждет один клиент. Я занимаю очередь. Другие торговцы продают жареный ямс и плантаны.

Ахмед знает меня и кивает, спокойно нарезая мясо, отбирая куски, одни передвигая, чтобы добиться оптимальной обжарки, и обрызгивая другие арахисовым маслом. Его шестилетняя дочь Калела играет поблизости и разговаривает сама с собой, как делают только дети. Как я когда-то делал. У нее целый пантеон воображаемых друзей, но на самом деле она предпочла бы поиграть с отцом. Как для ребенка у нее очень запутанное представление о взаимоотношениях. Ахмед обеспокоен верностью жены. Это из-за видео, которым его друг поделился в Нимбусе. Голая женщина, поразительно похожая на жену Ахмеда, засовывает бытовые предметы в свои самые интимные места. Он не знает, как начать этот разговор. Он посмотрел видео семьдесят два раза, и до сих пор не уверен, она это или нет.

Работает радио, питающееся от солнца и аккумуляторов, для развлечения клиентов. Идет передача об Америке. Человек рядом со мной – из механистов, и сидит недвижно, будто робот. Смотрит он прямо перед собой, и я знаю, что так будет продолжаться, пока я или Ахмет не потревожим его. Механисты – это куча недоумков, которые верят, что человеческое тело лучше представлять как машину и что, если поведение упростить только до функционально необходимого, родится высшая форма человека. Это значит, можно ограничиться только действиями, нужными для осуществления базовых потребностей. Болезнь – это неполадка. Ну и сами понимаете, куда это ведет. Они дьявольски скучны, разговаривают только для того, чтобы передать информацию, и гораздо хуже адаптируются, чем реальные машины. Говорят, из них получаются хорошие супруги и бухгалтеры. У того, что рядом со мной, отчетливый я-образ, полностью напоминающий механизм. Мысленно он повторяет: «Ты машина, ты машина». Обычно механисты живут отдельно, однако этот пока не может расстаться со своей многочисленной семьей и церковью.

Пока аромат жаренной на открытом огне говядины щекочет мне ноздри, я думаю о том, что мне придется отыскать Илери и получить кое-какие ответы.

Пока я жду, ко мне подходит Йаро, бродячий пес. Дождавшись еды, я угощаю его кусочками суйи. Он ест с энтузиазмом и выжидательно смотрит на меня, виляя хвостом. Я чешу его за ушами.

– А это что, мальчик?

У него на боку воспаленная рана.

– Надо тебя к ветеринару отвести, – говорю я.

Ахмед говорит что-то в том духе, что Йаро сдохнет через неделю.

Йаро ранили несколько недель назад, когда он ввязался в драку с тремя псами побольше, пытаясь меня защитить. Он иногда провожает меня от станции, и считает, что я принадлежу ему. Надеюсь, он не умрет. Я отдаю ему четверть моей порции.

По дороге домой я вижу трех подростков, пинающих реанимата, застрявшего в водостоке на обочине дороги. Они по очереди бьют ногами его по голове, словно это футбольный мяч. Хочу вмешаться, но передумываю и продолжаю путь.

Когда я добираюсь до квартиры, решение уже принято. Я открываю сейф и выгребаю всю наличку. У меня есть машина, но на ней метка О45, так что обойдусь без нее. Есть и багги, которым я пользовался в пятьдесят шестом, но он такой старый и так бросается в глаза, что люди будут пялиться. Я переодеваюсь, собираю легкую сумку и снова выхожу. Обдумываю вариант угнать машину. Как только мысль оформляется, я вижу несколько способов открыть три машины на своей улице, и это соблазнительно. Воровство – как алкоголизм. Я должен признать, что всегда буду вором, пусть больше и не ворую.