Эйлин О'Коннор - Вы признаны опасными [сборник litres]

Однако Нильс Эренборген утверждал, что чани реагируют на ритуальное обращение по-разному. «В подавляющем большинстве случаев вы столкнетесь с ярко выраженной эмоцией дружелюбия», – вспомнил Сандор инструкцию.

Ярко выраженная эмоция дружелюбия! Ха!

Эренборген считался лучшим из ныне живущих экспертов по местным жителям. Собственно говоря, и единственным.

– Чани! – повторил Сандор без особой надежды.

Трое аборигенов по-прежнему стояли неподвижно и смотрели на него. Толстые, низкорослые, пушистые. Удивительный оттенок шерсти: нежнейший голубой цвет с редкими вкраплениями белых прядей, словно облака перемешали с небом. По мордочке размазаны три розовых пятна: два на щеках, одно на подбородке. Из-за этого чани с их круглыми личиками всегда выглядели милыми детьми, неудачно пытавшимися нарумяниться.

Если верить Эренборгену, эти трое должны в ответ на приветствие вздыбить шерсть на подбородке.

«Ну темнейте же, темнейте!» – призывал мысленно Сандор. Волоски на пятнах окрашены так, что при малейшем шевелении меняют цвет. Чем краснее щеки и подбородок, тем благожелательнее настроен абориген.

Один из троицы шагнул вперед. Правая лапа провалилась в прибрежный синий ил, но чани, казалось, этого даже не заметил. Он смотрел прямо на человека, и внезапно Сандора охватило очень неприятное чувство.

«Черт! Неужели началось? Вот так нелепо?..»

Сердце ухнуло и жалобно стукнулось о ребра.

Несколько секунд он ожидал, что розовые пятна вот-вот исчезнут, словно растворяясь, и мордочки всех троих станут однотонно голубыми.

Нильс Эренборген писал об этом сухо и вскользь. Добавляя, что сам он ничего подобного никогда не наблюдал.

Зато наблюдали те, прежние. Кажется, это было последнее, что они успели увидеть перед смертью.

Но чани, словно повинуясь неслышному сигналу, одновременно развернулись и бесшумно скрылись среди деревьев.

За спиной Сандора чавкнул белый мох.

– Опять ты с этими ублюдками валандаешься? – хмуро спросили сзади.

Сандор украдкой провел ладонью по лбу, стирая холодный пот.

– Чего тебе неймется, доктор? – Джексон подошел, встал рядом, широко расставив ноги, словно утверждая свое право находиться здесь, в самом сердце болот планеты Чон-Дала.

«Жить хочется, мать твою!» – чуть не выпалил Сандор.

Но сдержался.

Джексон был никакой не Джексон, так же как и у Сандора официальное имя звучало совершенно иначе. И только планета всегда называлась именно так: Чон-Дала, мать болот.

Вернее, болота . Ибо оно здесь было только одно.

– Медвежутики, – сплюнул Джексон. Из-под его тяжелых армейских ботинок сочились едва заметные белые змейки дыма. – Перестрелять бы их всех!

– Уже пытались, – напомнил врач.

– Не. Всерьез – не пытались.

Джексон взглянул на него слезящимися глазами. «А ведь он только и ждет, когда они снова нападут», – понял Сандор.

– Все равно подыхать, – с каким-то мрачным удовлетворением подтвердил Джексон. – Чего язык проглотил, доктор?

Сандор молчал, потому что ему нечего было возразить.

Да. Им все равно подыхать.

– Пошли на базу, – сказал он наконец. – Жрать хочется.

Девять психов, как называл про себя Сандор их великосветское общество, собирались вместе за трапезой крайне редко. Кто-то, как биолог Орешкин, предпочитал есть в одиночестве, заперев дверь каюты. Глядя на толстощекого Орешкина, Сандор иногда представлял, что тот делает запасы в укромных углах, и когда на их место придет следующая экспедиция, она обнаружит схроны и тайники с давно заплесневевшими сухарями. Другие питались неведомо чем, как Поль Ренье, полупрозрачный от худобы француз (так он сам себя называл. Сандор ни разу не слышал, чтобы Поль говорил по-французски). Третьи, вроде Джексона и его напарника Малипу – толстоносого негра в багровых татуировках Либии, – принципиально не использовали столовые приборы. Смотреть, не утрачивая аппетита, как Джексон и Малипу прихлебывают суп из ладоней и облизывают грязные пальцы, мог не каждый. Пожалуй, только капитан выносил этих двоих за общим столом. Прочие сбегали, едва завидев переваливающегося негра и его бледнокожего приятеля.

Но сегодняшний день стал исключением. Все они собрались за круглым столом: солдаты, техники, капитан, радист, биолог и он сам – врач пассажирского флота, занесенный на окраину империи волей глумливого рока.

Рока? Кого он обманывает! Сандор горько усмехнулся и под пристальным взглядом Орешкина долил себе еще полбокала либийского чистого – единственного доступного им здесь пойла.

– Вчера стадо видел, – нарушил молчание Поль Ренье.

– Где? – оживился биолог.

– На западной стороне. Голов триста, не меньше. Потоптались и ушли.

– Я бы тоже отсюда свалил, – проворчал Малипу. – Согласен даже в стадо.

– Сошел бы за своего! – гыгыкнул Джексон, и негр сделал вид, что собирается двинуть ему в ухо.

Сандор подавил усмешку. У тех, кого они называли местными коровами (гораздо больше походившими на гигантскую разновидность тритона), шкуры были исчерчены красными линиями. На континенте росли кустарники с колючками такой длины, что они продирали даже каменные шкуры «коров». Биолог как-то объяснял Сандору, зачем в ходе эволюции возникли подобные растения, но врач позабыл.

Почему-то в первую очередь забывается то, что нужно помнить. Утешаешь себя тем, что это мелочь, не стоящая внимания, но из таких мелочей в итоге складывается самое важное.

Когда-то от выпивки прояснялось в голове. Мозг ощущался цельным кристаллом, вложенным в череп, и в этом кристалле сверкали яркие как молнии мысли. Озарения! Идеи! Много лет назад они действительно были стоящими, но чем больше он пил, тем большее разочарование приносило пробуждение. Гениальные мысли при трезвом взгляде рассыпались в бездарную труху. И Сандор нашел выход: перестал использовать трезвый взгляд.

Некоторое время все шло прекрасно. Он даже развил теорию, согласно которой самым продуктивным состоянием человеческого организма является непрекращающееся легкое опьянение (поддерживать качественным коньяком, но ни в коем случае не суррогатами, допускается виски и лунный эль).

А потом пассажирка с Пентакса умерла. И младенец умер тоже. Он так и не задышал, несмотря на все усилия вмиг протрезвевшего врача.

Расследование было коротким. Суд принял к сведению, что роженица во время беременности употребляла «шлак». Ни один хирург космофлота не в силах был бы ей помочь. Женщина, которую Сандор впервые увидел на операционном столе, уверенно шла к смерти сама и вела за собой своего нерожденного ребенка.

Но регистраторы показали, что он не был трезв. И его вышвырнули из гражданского флота пинком под зад. Пинок оказался такой мощный, что Сандор долетел до Чон-Далы и с размаху приземлился здесь – похоже, уже навсегда.