Иэн Макьюэн - Машины как я [litres]

Марк взглянул на Миранду. Она кивнула. Он снова посмотрел на Адама и сказал после вдумчивого молчания:

– Не всегда.

– Ты хотел бы подойти и пожать мне руку? – сказал Адам прочувствованным голосом.

Марк выразительно покачал головой, так что все его тело закачалось слева направо и обратно. Но он едва ли кого-то этим обидел. Вопрос был просто знаком дружбы, а Адам уже погружался в свой электронный сон. Он по-разному описывал мне это; ему не снились сны, он «бродил». Он сортировал и упорядочивал файлы, классифицировал воспоминания на кратковременные и долговременные, проигрывал внутренние конфликты в видоизмененной форме, обычно не разрешая их, запускал старые материалы, чтобы освежить их, и, как он однажды выразился, двигался в трансе через сад своих мыслей. В таком состоянии Адам в относительно медленном темпе проводил свои исследования, формулировал предварительные решения и даже писал новые хайку или удалял и переделывал старые. Он также практиковал то, что называл искусством чувствования, позволяя себе роскошь всего чувственного спектра, от скорби до восторга, чтобы, когда он полностью зарядится, ему были доступны все эмоции. Но прежде всего это было, как он подчеркивал, процессом восстановления сил и обобщения информации, после которого Адам начинал каждый следующий день с радостью, возвращаясь к себе в состоянии благости, – это было его слово – и вновь обретал сознательное бытие, заложенное в самой природе материи.

Мы смотрели, как он уходит в себя, и Марк прошептал:

– Он спит с открытыми глазами.

Это действительно было жутко. Слишком похоже на смерть. Очень давно один знакомый врач взял меня в больничный морг, чтобы я увидел отца, скончавшегося от сердечного приступа. Все случилось так быстро, что врачи забыли закрыть ему глаза.

Я предложил Миранде кофе, а Марку стакан молока. Миранда легко поцеловала меня в губы и сказала, что пойдет с Марком наверх поиграть, пока его не заберут, и что я могу в любое время присоединиться. Они ушли, а я вернулся в свою комнату.

Вспоминая, я думаю, что первые несколько минут я, можно сказать, тянул резину, чтобы хоть как-то отсрочить знакомство с историей, произошедшей за час до того и тем временем захватывавшей медиасети. Я поднял с пола несколько журналов и разложил по полкам, подколол квитанции и упорядочил бумаги на столе. Наконец я сел за компьютер, собираясь заработать немного денег, как в прежние времена.

Но для начала я открыл новости – и вот, пожалуйста, это было на каждой полосе, по всему миру. Взрыв бомбы в «Гранд-отеле» в Брайтоне, в четыре утра. Эпицентром взрыва стало служебное помещение почти под самой спальней номера премьер-министра Бенна. Смерть наступила мгновенно. Его жены не было рядом с ним из-за врачебного осмотра. Два служащих отеля также погибли. Заместитель премьер-министра Денис Хили готовился ехать в Букингемский дворец на встречу с королевой. Ответственность за взрыв взяла на себя «Временная» Ирландская республиканская армия. Было объявлено чрезвычайное положение. Президент Картер отменил отпуск. Президент Франции Жорж Марше приказал приспустить все флаги на правительственных зданиях. Требование того же из Букингемского дворца встретило прохладный ответ из королевского офиса: «Нет ни такого обычая, ни необходимости». На Парламентской площади спонтанно собралась большая толпа. В Сити фондовый индекс взлетел на пятьдесят семь позиций.

Я прочитал все, все аналитические обзоры и мнения, какие смог найти: до настоящего момента единственным умершим насильственной смертью премьер-министром Британии оставался Спенсер Персиваль, павший жертвой покушения в 1812 году. Я поражался скорости, с какой редакции новостей обрабатывали аналитические обзоры и авторские статьи: из британской политики навеки ушла невинность; в лице Тони Бенна ИРА уничтожила политика, наиболее открытого или наименее враждебного для их дела; Денис Хили – лучший человек, который сможет успокоить государственный корабль; Денис Хили будет катастрофой для страны; направьте всю армию в Северную Ирландию и сотрите ИРА с лица земли; полиция, не спеши арестовывать невиновных; а заголовок одного виртуального таблоида провозглашал: «Состояние войны!»

Читая все эти материалы, я отсрочивал необходимость самостоятельно осмыслить случившееся. Я выключил экран и какое-то время сидел, не думая ни о чем конкретном. Как будто ожидал следующего события, положительного, которое загладит это происшествие. Затем я стал размышлять, было ли это началом новой исторической эпохи общего упадка или одной из единичных вспышек ненависти, не имевших серьезных последствий, как покушение на Кеннеди в Далласе, чуть не стоившее ему жизни. Я встал и прошелся взад-вперед по комнате, снова ни о чем не думая. Наконец я решил подняться наверх.

Миранда с Марком ползали на четвереньках, собирая пазл на чайном подносе. Когда я вошел, Марк поднял голубую деталь и объявил, нахмурившись, словами своей новой мамы:

– Небо труднее всего.

Я стоял в дверях и смотрел на них. Марк подобрался к Миранде и обхватил ее за шею. Она дала ему деталь и указала, куда ее вставить. И он, сопя от натуги, при участии Миранды вставил деталь. На пазле вырисовывалась картина парусника в бурном море, с кучевыми облаками, окрашенными восходящим солнцем в кремовый и золотой тона. Или заходящим. Занятые общим делом, они вполголоса переговаривались. Оставалось совсем немного времени до того, как Марка заберут, и тогда я поделюсь с Мирандой новостью. Она всегда была горячей сторонницей Бенна.

Миранда вложила в руку Марка еще одну деталь. Ему понадобилось время, чтобы найти ей место. Он вставил ее в перевернутом виде, затем его рука скользнула по пазлу и заменила несколько соседних фрагментов неба. Наконец, с помощью Миранды, направлявшей его руку, деталь заняла нужное место. Марк поднял взгляд на меня и довольно улыбнулся, желая разделить со мной триумф. Этот взгляд и улыбки, которыми мы обменялись, развеяли все мои сомнения насчет отцовства, и я утвердился в своем решении.

Когда Адам очнулся после подзарядки, он показался мне немного странным, не проявляющим признаков восторга по поводу возвращения в сознание. Он стал медленно ходить по кухне, то и дело останавливаясь и осматриваясь, кривя лицо и выводя голосом рулады от высокого тембра до низкого, похожие на стон разочарования. Он задел стеклянный бокал, и тот разбился, упав на пол. Адам провел полчаса, с мрачным видом собирая осколки, потом еще раз подмел пол, после чего осмотрел свои руки и колени. И наконец принес пылесос. А затем вынес стул на задний двор и встал за ним, глядя на соседние дома. Снаружи было холодно, но Адама это не заботило. Позже, когда я вошел в кухню, он расстелил на столе одну из своих белых хлопчатобумажных рубашек и, низко склонившись над ней, с какой-то рептилоидной медлительностью стал разглаживать складки на рукавах. Я спросил, чем он занимается.