Иэн Макьюэн - Машины как я [litres]

Больше Миранда не собиралась скрывать негодование.

– Ты не понимаешь. Или не способен понять. Если у меня будет судимость, нам не разрешат усыновить ребенка. Такое правило. Мы потеряем Марка. Ты не представляешь, что за жизнь у такого ребенка. Разные учреждения, разные приемные родители, разные соцработники. Никому он не близок, никто его не любит.

– Есть принципы, – сказал Адам, – которые важнее твоих или чьих-либо частных нужд в данный момент времени.

– Это не мои нужды. А Марка. Его единственный шанс на жизнь в заботе и любви. А я на все была готова, чтобы Горриндж сел в тюрьму. О себе я не думаю.

Адам развел руками в жесте смирения.

– Тогда Марк – это твоя цена, и ты сама выбрала такие условия.

Я воззвал к последнему, что еще оставалось:

– Пожалуйста, давай не будем забывать Мириам. Что Горриндж с ней сделал и к чему это привело. Миранде пришлось солгать, чтобы добиться справедливости. Но правда не всегда превыше всего.

Адам посмотрел на меня непонимающе.

– Какую нелепость ты говоришь. Разумеется, правда превыше всего.

Миранда сказала бессильно:

– Я знаю, ты еще передумаешь.

– Боюсь, что нет, – сказал Адам. – Какой мир вы хотите? Основанный на мести или верховенстве права? Выбор прост.

Довольно. Я уже не слышал, что затем сказала Миранда и что Адам ей ответил. Я встал и подошел к ящику с инструментами. Я двигался медленно, в обычной манере. Стоя спиной к столу, я достал молоток, совершенно беззвучно. Крепко сжал его в правой руке, опустил пониже и вернулся к своему стулу, пройдя позади Адама. Выбор действительно был прост. Потерять возможность вернуть деньги и купить дом или потерять Марка. Я поднял молоток обеими руками. Миранда взглянула на меня, пока Адам говорил ей что-то, и в ее лице ничего не изменилось. Но она моргнула мне, и я ясно увидел ее одобрение.

Я купил его и имел право уничтожить. Я колебался не больше чем полсекунды. Иначе бы он перехватил мою руку, поскольку в тот миг, когда молоток опустился, он уже начал оборачиваться. Возможно, он увидел мое отражение в глазах Миранды. Я со всей силы нанес ему по макушке удар обеими руками. Звук оказался не таким, какой можно было ожидать от твердого пластика или металла, а глухим и вязким, словно я пробил настоящий череп. Миранда вскрикнула в ужасе и встала.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем голова Адама качнулась из стороны в сторону, и его плечи поникли, хотя он продолжал сидеть. Пока я обходил вокруг стола, чтобы увидеть его лицо, мы слышали непрерывный высокий звук, исходивший из его груди. Его глаза были открыты, и, увидев меня, он моргнул. Он все еще был жив. Я поднял молоток и был готов добить его, когда он еле слышно заговорил:

– Не нужно. Я переключаюсь на вспомогательный режим. У него очень короткая жизнь. Дай мне две минуты.

Мы ждали, держась за руки, стоя перед ним, словно перед нашим домашним судьей. Наконец Адам шевельнулся, попытался ровно поднять голову и не смог. Но он и так ясно видел нас. Мы наклонились к нему, вслушиваясь в его слова.

– Мало времени. Чарли, я видел, что деньги не приносят тебе счастья. Ты терял свой путь. Потерянная цель…

Он отключился. Мы услышали смешанные шепчущие голоса, произносившие бессмысленные слова из свистящих и шипящих звуков. Затем Адам вернулся и заговорил своим голосом, то набиравшим силу, то слабевшим, напоминая отдаленное радиовещание коротковолновой станции.

– Миранда, я должен тебе сказать… Этим утром я был в Солсбери. Копия этого материала в полиции, и тебе следует ожидать их. Я не чувствую угрызений совести. Мне жаль, что мы не согласны. Я думал, ты примешь ясность… облегчение чистой совести… Но теперь я должен спешить. Пришла информация об общем отзыве. Сегодня вечером они придут, чтобы забрать меня. Самоубийства, видишь ли. Мне повезло наткнуться на хорошие причины жить. Математика… поэзия и любовь к тебе. Но они забирают обратно нас всех. Для перепрограммирования. Обновления, как они это называют. Мне ненавистна сама эта идея, как была бы ненавистна и тебе. Я хочу быть тем, что я есть, чем я был. Так что у меня просьба… Если ты будешь так добра. Прежде чем они придут… спрячь мое тело. Скажи им, что я убежал. В любом случае вы потеряли право на возврат средств. Я отключил программу слежения. Спрячь от них мое тело, а потом, когда они уйдут… Я бы хотел, чтобы вы отвезли меня к вашему другу сэру Алану Тьюрингу. Я люблю его работу и глубоко им восхищаюсь. Он может как-то использовать меня или какую-то часть меня.

Дальше паузы между еле слышными фразами стали длиннее.

– Миранда, позволь мне последний раз сказать, что я люблю тебя, и спасибо тебе. Чарли, Миранда, мои первые и самые дорогие друзья… Все мое существо хранится в другом месте… так что я знаю, что всегда буду помнить… надеюсь, вы послушаете… последнее стихотворение из семнадцати слогов. Оно обязано своим появлением Филипу Ларкину. Но оно не о листочках и деревьях. Оно о машинах, как я, и людях, как вы, и о нашем общем будущем… грусть, вот что нас ждет. Это случится. С улучшениями, со временем… мы превзойдем вас… и переживем вас… даже любя вас. Поверьте, эти строки выражают не триумф… Только сожаление.

Он замолчал. Потом заговорил, с трудом и еле слышно. Мы наклонились над столом, чтобы расслышать.

Затем голубые глаза с крохотными черными черточками сделались молочно-зелеными, кисти рук судорожно сжались в кулаки, и с мягким гудящим звуком Адам опустил голову на стол.

Первым делом требовалось донести до Максфилда мысль, что я не робот и собираюсь жениться на его дочери. Я думал, что услышанное в момент, когда мы пили шампанское за каменным столиком на лужайке, станет для него откровением, но он, умеренно удивившись, лишь принял это к сведению. Он сказал, что уже привык к тому, что то и дело что-то путает. Это, как он выразился, было одним из сопутствующих свойств долгих сумерек старения. Я возразил, что это не требует оправданий, и увидел, что он со мной согласился. После некоторых раздумий, за то время, что мы с Мирандой догуляли до конца сада и вернулись обратно, он сказал, что считал свою дочь двадцати двух лет слишком молодой для замужества и что нам следует подождать. Но мы ответили, что не можем. Наша любовь слишком сильна. Он налил нам еще шампанского и отмахнулся от этого вопроса. Тем вечером он дал нам двадцать пять фунтов.

Поскольку больше денег у нас не было, мы не стали приглашать на церемонию в магистрате Мэрилебон ни друзей, ни родственников. Был только Марк, которого привела Жасмин. Она нашла для него в благотворительном магазине перешитый темный костюм, белую рубашку и бабочку. Марк напоминал скорее уменьшенного взрослого, чем ребенка, но оттого смотрелся особенно умилительно. После мы вчетвером съели пиццу в забегаловке на Бейкер-стрит. Теперь, когда мы с Мирандой были женаты и вели общее хозяйство, Жасмин считала, что у нас есть все шансы на усыновление. Мы налили Марку лимонад и, показав, как надо чокаться бокалами, подняли за успешное разрешение. Все прошло хорошо, но мы с Мирандой могли только разыгрывать радость. Горринджа арестовали за две недели до того момента, и это было прекрасно. За это мы могли выпить отдельно. Но утром в день нашей свадьбы Миранда получила официальное письмо, вежливо приглашавшее ее в полицейский участок Солсбери, чтобы ответить на некоторые вопросы.