Иэн Макьюэн - Машины как я [litres]

Некоторые сестры Миранды по несчастью выглядели запуганными, словно вся их жизнь была сплошным наказанием – принимаемым и совершаемым. У меня, в отличие от нее, не нашлось бы столько выносливости. Чтобы общаться в комнате для посещений, нам иногда приходилось повышать голос и напрягать слух, чтобы отгородиться от других людей за тем же столом. Сплошные обвинения, угрозы, оскорбления и грубая ругань. Но всегда были пары, которые молча держались за руки и смотрели друг на друга. Вероятно, у них был шок. Когда время посещения истекало и я выходил из тюремного здания на чистый лондонский воздух, меня мучила совесть за невольную радость от моей личной свободы.

Последнюю неделю заключения Миранды я провел в Ипсвиче, у старого школьного друга. Выдалась небывало теплая золотая осень. Каждый вечер я ездил по пятнадцать миль до открытой тюрьмы. Ко времени моего приезда Миранда должна была заканчивать работу. Мы сидели на траве в тени камышовых зарослей рядом с искусственным прудом. В таком месте легко забывалось о тюрьме. Ее еженедельные телефонные разговоры с Марком продолжались все эти месяцы, и она ужасно за него волновалась. Он закрывался от нее, ускользал. Миранда была убеждена, что Адам помог составить дело против нее для того, чтобы лишить ее возможности стать приемной матерью. Она настаивала, что Адам всегда ревновал ее к Марку. Адам просто был не в силах постичь, что значит любить ребенка. Понятие игры было ему чуждо. Я не разделял такую точку зрения, но на данном этапе выслушивал без возражений. Мне была понятна ее горечь. Но сам я считал, хотя и не высказывал этого, что Адама создали, чтобы нести в мир добро и правду. Он был просто не способен провернуть такой циничный план.

Наша апелляция задерживалась, отчасти из-за болезней, отчасти потому, что опекунское учреждение радикально реорганизовывали. Процесс начался, только когда Миранда покинула Холлоуэй. Существовал шанс убедить власти, что судимость Миранды не имеет отношения к ее способности заботиться о ребенке. Жасмин дала нам хорошие рекомендации. Все лето я бродил в бюрократическом лабиринте, который ассоциировался у меня с Османской империей периода упадка. Меня угнетало, что у Марка обнаружились поведенческие расстройства. Вспышки гнева, энурез, общее непослушание. Жасмин сказала, что его дразнили и задирали. Он больше не танцевал и не порхал. Разговоры о принцессах прекратились. Я не стал передавать это Миранде.

Она изучила местные карты и точно знала, чего ей захочется в первый день на свободе. Тем утром, когда я забрал ее, погода начала меняться, подул сильный прохладный ветер с востока. Мы доехали до Мэннингтри, оставили машину на шоссе и направились по дорожке, шедшей вдоль приливной реки Стаур к морю. Погода не имела значения. Миранда хотела видеть открытое пространство и широкое небо – и она это нашла. Был отлив, широкая береговая линия периодически поблескивала на солнце. По небу глубокого синего цвета стремительно тянулись крохотные облачка. Миранда бежала вприпрыжку вдоль насыпи и молотила кулаками воздух. Мы нагуляли шесть миль до ланча и решили устроить пикник, как она хотела. Чтобы нормально поесть, нужно было найти защиту от ветра. Мы отошли от реки и устроились за сараем из рифленой стали, с завитками поржавевшей колючей проволоки, частично скрытой зарослями крапивы. Но это было не важно. Миранда была такой радостной и оживленной, полной планов. Я сделал ей сюрприз, сообщив, что за время ее отсутствия сэкономил почти тысячу фунтов. Это произвело эффект, она пришла в восторг, обняла меня и поцеловала. Затем она внезапно посерьезнела.

– Презираю его. Ненавижу. Хочу убрать из квартиры.

Адам все это время оставался лежать в буфете в прихожей, куда мы его спрятали, сделав дело. Я не выполнил его последнюю просьбу. Он был слишком тяжелым и громоздким, чтобы ворочать его одному, а просить кого-то о помощи мне не хотелось. Я чувствовал одновременно и вину, и неприязнь к нему и старался не думать о нем.

Налетел ветер и зашумел крышей сарая. Я обнял Миранду и сказал:

– Уберем, – сказал я. – Как только приедем домой.

Но мы этого не сделали, то есть не сразу. Вернувшись домой, мы увидели письмо на коврике у двери. Это была Жасмин, она извинялась за задержку с нашей апелляцией. Обращение все еще рассматривали, но уже скоро нам должны были сообщить решение. Жасмин была за нас обеими руками, но тон письма был сдержанным. Она не хотела обнадеживать нас раньше времени. За все эти месяцы иногда казалось, что все складывается в нашу пользу, а бывало, что все казалось безнадежным. Против нас: делать исключение из правила – судимость означала отказ в приеме заявления на усыновление – было бюрократически невыгодно. За нас: рекомендация Жасмин, наши искренние обращения и любовь Марка к Миранде. Я еще не успел стать для него особенным человеком.

Мы были мужем и женой, снова вместе в нашем странном обиталище из двух квартирок. Мы были настроены отпраздновать это. Чего ради мы жевали сухие сырные сэндвичи за ветхим сараем, когда здесь нас ждало вино, любовное уединение и курица в морозилке? На следующий день мы позвали друзей на вечеринку. А потом целый день спали и прибирались, а потом опять спали. После этого я засел за компьютер, чтобы заработать денег, но не очень преуспел. Миранда привела в порядок свою академическую работу и отправилась в университет для повторной регистрации на курс.

Она продолжала изумляться свободе: личному пространству и относительной тишине, и даже таким мелочам, как возможность спокойно переходить из комнаты в комнату, открыть гардероб и найти нужную одежду, пойти к холодильнику и взять, что ей нужно, без труда выйти на улицу. Впрочем, после бюрократической волокиты колледжа восторг Миранды несколько поугас. Следующим утром она начала возвращаться к нормальной жизни, и ее стало тяготить невидимое присутствие в буфете в прихожей, особенно в перспективе дальнейшей жизни. Она заметила, что всякий раз, как проходила мимо, словно ощущала радиацию. Я ее понимал. Иногда я тоже чувствовал это.

Мне потребовалось полдня провисеть на телефоне, чтобы согласовать визит в лабораторию на Кингс-кросс. И так совпало, что мне назначили визит на тот же день, в который мы ожидали окончательного решения по нашей апелляции. Нам сказали, что мы получим ответ до полудня. Я арендовал на сутки автофургон. Под моей кроватью, у самой стены лежали одноразовые носилки, прилагавшиеся к Адаму. Я вынес их в сад и стряхнул пыль. Миранда сказала, что не хочет в этом участвовать, но без нее мне было не обойтись. Мне требовалась ее помощь, чтобы перенести тело в машину. Но я решил, что вытащу его из буфета и положу на носилки один, пока Миранда будет работать над своим эссе в кабинете.