Леонид Каганов - Калибр имеет значение?

– Чта-а? – он снова орёт, но меня это не задевает. – Ты ещё тут, олух? Охрана! – и вмиг рядом с ним вырастает парочка мордоворотов, два на два.

А у меня в коммуникаторе голос старшего центуриона.

– Марк! Ты хотел узнать, что за история с тем ружьём и на черта оно мне сдалось? Успел уже познакомиться с господином судьей? Думаю, сволочь всегда остается сволочью. Много лет назад он был судьей одной из префектур Мегаполиса. Тогда огнестрелы были разрешены. Он рассматривал дело о превышении пределов защиты. Два пацана залезли в чужой двор, это аграрная окраина, у одних дворы зажиточные, а у других наоборот. Пацаны залезли в очень зажиточный дом. Если быть честным, хотели стащить курицу, потому что в том дворе их было очень много. Хозяин выскочил, схватил винторез, погнался за воришками. Один успел перемахнуть через забор, а второго он подстрелил. В спину. Перебил позвоночник. Его парализовало. Вроде он в своем праве, да, Марк? Ты слышишь меня, Марк? – у него сбивается дыхание, ему не хватает воздуха, его прямо сейчас колотит дрожь, вижу это будто наяву, и понимаю… – А потом… Потом, Марк… Потом он привязал того пацана проволокой к своим воротам, как дохлую ворону, отпугивать других ворон. И когда вся в слезах прибежала мать, не пускал её к сыну. Он умирал у неё на глазах. И сердце матери не выдержало. Она умерла прямо под теми воротами, к которым был примотан проволокой её сын… Но он выжил. Остался на всю жизнь калекой, но выжил. Потом был суд. Судья полностью оправдал действия хозяина, многие в тот день слышали, как в коридоре обвинитель и адвокат смеялись с судьею вместе. Говорили, сразу за этим делом там рассматривали другое, одна собака покусала до смерти другую. Владелица погибшей собаки оказалась любовницей молочного магната, а тот, другой, простым человеком, каких много. Ему судья дал тюремный срок, небольшой, но всё же… Суть не в том. Не в оружии зло, Марк. Зло – в самих людях. Понимаешь? И если за добро нужно платить добром, то за зло стоит платить только злом. Ты понимаешь. Марк?

Он снова задыхался, я слышал, как он проглотил одну из своих таблеток, на которых сидел всю жизнь с того самого момента, с того момента… Я понимал. Я видел старшего центуриона обвисшим внутри своего экзоскелета, а ещё ранее – висящим распятым на воротах, не в силах пошевелиться и сказать хоть слово. Наблюдавшего, как умирает его мать. А вместе с ней умерла вся его одна, счастливая жизнь, и началась другая, полная мучений и доблести.

– Но всё же зачем вам эта железяка? – мысленно спрашиваю центуриона, пока судья с мордоворотами начинают меня теснить к выходу, а из большой пристройки выходят, вернее, выбегают с оружием на изготовку две дюжины бойцов, личная армия. А к ним – ещё несколько человек в форме городской охраны, а сзади топот ног – собираются те, другие… Мне неважно.

– Ружьё отдашь мне. Хочу смотреть на него каждый вечер, когда в голову лезут самые глупые мысли. Это будто бы моё личное распятие… мой крест и гвозди к нему… Ты понимаешь. Марк?

Третья десятка сообщает, что их атакуют двадцать вооруженных огнестрелами. Четвертая только что сожгла грузовик, мчавшийся на них на полной скорости. Инженерная группа потеряла трех дронов. Половина моих бойцов под огнем, а скоро и здесь, в этом дворе, где мраморная плитка стоит дороже, чем всё, что я люблю, прольется кровь.

– Я понимаю, старший. Я всё понимаю. Я развалю тут половину кварталов, чтобы собрать оружие с трупов, хотя ты этого не просил. И принесу это проклятое ружьё. Конец связи.

Думаю, только сейчас старший центурион поднимает свой первый, но далеко не последний стакан в этот вечер. И пьёт в одиночку.

– Эльверито! Заводи шарманку. Дуй сюда. Нам сейчас потребуется вся наша избыточная сила, – даю команду командиру Жнеца. А сам делаю шаг вперед.

Два на два – это хорошо. Это очень хорошо. Как говорят у нас в Легионе, чем больше шкаф, тем громче падение. Позади меня легионеры вставляют в штурмовые винтовки наполненные смертью и правдой магазины. В воздухе раздается стрекотание дронов, деканы стягивают ко мне десятки, одну за другой. По нашим панцирям чиркают пули, кое-кого уже задело, так лучше, другие будут злее.

Вот только оружие здесь совершенно ни при чем. Люди гибнут в авариях на дорогах. Но дело ведь не в автомобилях, и их не запретить. Люди тонут в морях, в озерах, в реках, но дело не в воде, и её нельзя запретить. Убить можно бейсбольной битой, кухонным ножом, стальным прутом. Я умею убивать пальцем. Вырывать горло. Ломать кадык. Но делаю совсем другое.

– Именем закона! – говорю я и поднимаю ствол.

– Тема, опоздаешь в школу, – сказала мать.

– Угум, – буркнул Артем, а сам покосился в окно. Флажка не было. И окна у Грачевых были темными. Тухло. И что теперь делать?

Под укоризненным взглядом матери он медленно собрал рюкзак, несколько раз расстегнул и застегнул все карманы, а потом, нога за ногу, поплелся в коридор. Там словил Мелкого за шиворот и быстро втащил его в свою комнату.

– Че дерешься? – насупился Мелкий.

– Даже не начинал, – хмыкнул Артем. – В окно смотри. Длинный балкон напротив. Угловой.

– И че? – Мелкий шмыгнул носом.

– Не чекай. Нормально разговаривай, тебя мать чему учит? Флажок желтый видишь?

– Не вижу.

– И я не вижу, – вздохнул Артем. – Короче, пока там желтого флажка нет, на улицу нельзя. Понял?

– Не.

– И не надо. Просто запомни.

– Почему нельзя?

– Опасно потому что.

Мелкий смотрел недоверчиво, поэтому Артем, вдохнув, решил ему объяснить.

– Уроды всякие по улице ходят. Из-за них опасно.

– Как в зомби-ай-пока… это… сепсис? – оживился Мелкий.

– Типа, – согласился Артем. В принципе, Патлатый со своими отморозками вполне тянул если не на апокалипсис, то на тухлую компашку зомби – точно. – Эй, Мелкий, а ты откуда про зомби-то взял? – спохватился он. Братец смутился, что с ним бывало нечасто.

– Я… это… мультики взял смотреть, а оно там случайно попало, – пробормотал он и посмотрел на Артема честными глазами.

– Матери эту фигню рассказывай, – фыркнул Артем, – а кино обратно верни, понял? Мелкий ты еще такую тухлятину смотреть.

– Тема, опоздаешь! – крикнула из кухни мать, и ее голос уже был сердитым.

– Уже иду! – заорал в ответ Артем. И быстро зашептал, наклонившись к Мелкому: – Короче, Мелкий, ты уже большой, поэтому следи за флажком. Мать тоже на улицу не пускай, если нельзя. Скажи, что у тебя живот болит, тебе страшно одному оставаться, короче, придумай что-нибудь.

– А она, че, не знает? – тоже шепотом спросил Мелкий, восторженно блестя глазами.

– Не надо ее парить, ей и так нервяка с папашей хватает. В общем, давай, ты уже большой, справишься. Если че, мне звони.